Дмитрий Замятин Юрий Андрухович. Московиада. Роман. Пер. с украинского А.Бражкиной. -- М.: НЛО, 2001, 256 с.
ЕОГРАФИЧЕСКИЙ образ города - настолько сложное и тонкое дело, что судьба многих литературных произведений часто напрямую зависит от яркости и силы описываемых авторами реальных и мнимых урбанистических ландшафтов. Париж Жюля Ромэна и Генри Миллера, Венеция Марселя Пруста, Томаса Манна и Иосифа Бродского, Дублин Джеймса Джойса - примерам несть числа. Иногда даже образ города определяет сюжет произведения, его жанр, поведение главных героев, возможно, и качество самого текста. Случай романа Юрия Андруховича в прекрасном переводе Анны Бражкиной в этом смысле классический.
Главный герой романа, alter ego автора, запойный, любвеобильный и талантливый поэт Отто Вильгельмович фон Ф., злостный украинский "националист" (имеется в виду советская семантика) странствует по Москве рубежа 90-х годов. Общежитие Литинститута, пивной бар на улице Фонвизина, квартира любовницы, "Детский мир" на Лубянке, площадь Киевского вокзала - вот основные образные локусы его московского путешествия. На первый взгляд, Отто фон Ф. откровенно повторяет путешествие Венички Ерофеева в незабвенных "Москве-Петушках". Однако образ Москвы, постепенно формируемый странствующим поэтом, начинает диктовать свои условия в отличие от Веничкиной поэмы.
Отто ненавидит Москву. Ужасающее описание пивного бара на Фонвизина - первый мощный образ столицы. Но поэтова ненависть поэтична, и путь в бар, по кругам Дантова ада, по сути, метафизичен. На протяжении большей части романа Отто фон Ф. подбирается к знаменитому с советских времен "Детскому миру", а затем пытается выбраться из него. Путь непрост, и здесь он опять явно напоминает сакраментальное Веничкино: "Говорят - Кремль, Кремль┘" В отличие от Венички Отто фон Ф. ждут эпизодические успехи на этом пути, однако сам "Детский мир" оказался в итоге эфемерным и жестоким парафразом образа советской империи. Выбираясь из него, блуждая по подземельям столицы и попадая на фантасмагорические собрания национал-патриотически-кэгэбэшных вождей и "серых кардиналов", герой стремится к третьему важнейшему локусу - площади Киевского вокзала и самому вокзалу. По ходу дела он еще успевает рассказать о действительно имевшихся в начале 90-х годов легендах о гигантских крысах, завладевших ночным московским метро, но эти зловещие сведения лишь усиливают тягу к медитативному образу вокзала и мотиву спасения, бегства из Москвы.
Взглянем внимательнее: расхожие образы из Есенина, Мандельштама, Булгакова, описаний иностранных путешественников соединились в нечто новое. Образ Москвы как сакральный заменитель, аналог образа зловещей советской империи обретает в романе Юрия Андруховича другой, более значимый уровень. Противостоя ангелоподобному образу Венеции как прообразу небесного города-сказки, города-мечты, несбыточному образу пока несостоявшегося украинского государства, вечно давимого "москалями", имея жесткую негативную оценку, образ Москвы тем не менее, а возможно, благодаря этому, становится расширяющимся, более емким, более масштабным и более пластичным. В конце концов именно образ Москвы "размещает" так или иначе и сам образ чаемой пьяным настрадавшимся поэтом Украины. Бегство героя из Москвы через затопленную площадь Киевского вокзала (я сам помню этот день начала 1990-х годов, когда беспощадный ливень превратил ее в озеро), окончательно, но не бесповоротно превращает образ Украины в образ пока московской, шире российско-советской, имперской провинции - неудачливой, женственной страны, цепляющейся за Европу и Средиземноморье.
В чем, в сущности, образно-географическая удача "Московиады"? Географический образ города, столицы оказался открытым, расползающимся, усложняющимся, активным. Фактически он заменяет и подменяет образ страны (стран): России, Украины, почившего в бозе СССР - и создает собственную среду, образный "бульон", в котором Европа, Азия, Средиземноморье, Запад и Восток выступают как динамичные элементы сюжетной конструкции романа. Выясняется также, что образ советской Москвы периода распада империи весьма и весьма плодотворен, порождая текстовую и нарративную энергетику романа Юрия Андруховича. Скажем в итоге - географические образы, создающие смысловую ткань литературного произведения, способны зачастую решить его судьбу, определить надолго ход его общественного и культурного восприятия. А, кроме того, что такое плод литературного творчества, как не эманация сокровенного места.
