![]() |
Участь писателей обычно решают суровые непишущие люди. Михаил Суслов. Фото 1941 года |
Первую громкую известность Крону принесла написанная в 1943 году в блокадном Ленинграде пьеса «Офицер флота». Она потом обошла многие театры страны и имела большой успех. Неслучайно 12 февраля 1945 года на президиуме Союза советских писателей встал вопрос о ее выдвижении на Сталинскую премию. Особенно сильно за это ратовали два на тот момент очень близких к властям критика: Валерий Кирпотин и Осип Резник.
В той ситуации много зависело от партийного комиссара Дмитрия Поликарпова, ориентировавшегося на всесильного члена политбюро Андрея Жданова (официально Поликарпов занимал должность оргсекретаря Союза советских писателей). А в писательском сообществе знали, что тот почему-то недолюбливал Крона (возможно, ему не нравилось происхождение драматурга). Но и Поликарпов возражать против выдвижения «Офицера флота» на премию не стал. Позже выяснилось почему. Пафос этой пьесы оказался очень близок многолетнему покровителю Поликарпова – Жданову. Не забудем: Жданов ведь в дни блокады по партийной линии руководил защитой Ленинграда и держал на своем контроле в том числе работу оперативной писательской бригады, в которую входил и Крон.
Мнение Поликарпова решило исход голосования в Союзе писателей. Из 20 пришедших на заседание президиума этого союза человек 13 проголосовали за выдвижение пьесы Крона на Сталинскую премию (при пяти голосах против и одном воздержавшемся). Одновременно с Союзом писателей поддержало «Офицера флота» и Главное политическое управление Военно-морского флота. Примерно в те же дни к пьесе Крона обратился один из ведущих театров страны – МХАТ. Режиссерами спектакля были утверждены Николай Горчаков и Иосиф Раевский. Общее руководство постановкой взял на себя Николай Хмелев. А за главную роль контр-адмирала Белоброва взялся сам Иван Москвин, который, к слову, тогда возглавлял Комитет по присуждению Сталинских премий.
Казалось бы, награда Крону гарантирована. Но все оказалось непросто. У драматурга в список возможных кандидатов за 1944 год также попало немало влиятельных фигур. Во-первых, никуда не делся список соискателей за 1943 год, а в нем фигурировали два классика – Алексей Толстой и Самуил Маршак, и их обойти никак было нельзя. Во-вторых, Сталинские премии были не прочь получить, к примеру, Всеволод Вишневский и Александр Корнейчук.
На литературной секции Сталинского комитета, которым после скончавшегося 23 февраля 1945 года Алексея Толстого стал руководить Фадеев, возникли споры, кем пожертвовать. Большинство считало, что с дальнейшего рассмотрения следовало снять пьесы даже Вишневского и Корнейчука, а уж Крона тем более. Но за Крона вступился председатель Комитета по делам искусств СССР Михаил Храпченко, который постоянно консультировался по всем вопросам с Агитпропом.
25 марта 1945 года Фадеев, докладывая пленуму Сталинского комитета соображения литературной секции по драматургам, напомнил, что еще с 1943 года ждали своей очереди Толстой и Маршак. «Затем, – доложил он, – в кандидаты 1944 года был по предложению М.Б. Храпченко представлен КРОН А.А. за пьесу «Офицер флота», причем вопрос о нем решить только после просмотра спектакля в Художественном театре.
Секцией КРОН А.А. не выдвигается на голосование, ибо секция считает, что хотя в пьесе имеется ряд достоинств, но она слаба драматургически и на премию не потянет. Поскольку же имеется хотя бы один голос, который его выдвигает, мы обязаны поставить на голосование.
Таким образом, по разделу драматургии секцией выдвигаются ТОЛСТОЙ А.Н., МАРШАК С.Я. и КРОН А.А.».
Голосование состоялось 6 апреля 1945 года. В нем приняли участие 32 члена Сталинского комитета. Кандидатура покойного Толстого получила 27 голосов, с кандидатурой Маршака согласились 26 человек, а пьесу Крона пожелали отметить лишь 13 человек (один хотел, чтобы драматургу дали премию первой степени, а 12 человек – премию второй степени). Выходило, что Крон не набрал даже необходимого минимума: в его пользу высказалось меньше половины участников из голосовавших. Тем не менее еще не все было проиграно. С итогами голосования не согласился Храпченко. 10 апреля 1945 года он подал Сталину и Молотову свою записку, в которой предложил, в частности, вернуться к кандидатуре Крона и дать ему за «Офицера флота» Сталинскую премию второй степени.
Может, Храпченко своего бы и добился. Но тут вопросы к работе Сталинского комитета и к надзиравшему за ним другому комитету – Комитету по делам искусств СССР – возникли сразу у двух секретарей ЦК ВКП(б) – Маленкова и Жданова. Они обнаружили много недостатков. В частности, их возмутило, почему произведения, выдвинутые на премию в области литературы, решали в основном два человека: Фадеев и Асеев, причем последний перед этим обвинялся в идейных ошибках. И Сталин передал вопрос о наградах своего имени в новую, специально созданную для этого комиссию. В итоге новые лауреаты были объявлены лишь 26 января 1946 года. Но Крона среди них не оказалось.
Драматургу показалось, что Жданов то ли забыл о его прежних заслугах, то ли пересмотрел к нему отношение. Но в 1948 году Жданов умер. В писательском сообществе долго не могли понять, к кому перешел надзор в идеологической сфере. Одни кивали на секретаря ЦК Суслова, другие говорили, что будто бы все замкнул на себя Маленков. Но официально Агитпропом в тот момент руководил Дмитрий Шепилов, давший вроде бы много полномочий в области театра и драматургии заведующему сектором искусств ЦК Борису Рюрикову и двум его инструкторам – Прокофьеву и Писаревскому.
Крон, возможно, решил, что пробил его час. Он сомкнулся с Бояджиевым, Малютиным, Борщаговским, Альтманом и поддержал их борьбу против Анатолия Софронова, чьи посредственные пьесы шли чуть ли не во всех театрах страны. Его стали часто приглашать в Агитпроп ЦК к Рюрикову и привлекать к составлению документов для политбюро о слабости современной драматургии. «Л. Малютин, А. Крон, – рассказывал впоследствии претендовавшему на главенствующую роль в современном театре Анатолию Сурову сотрудник газеты «Советское искусство» Константин Рудинский, – также всячески стремились провести в документе мысль о необходимости возвращения к прошлому – к интимному, камерному театру. А. Крон произнес речь, прямо направленную против МХАТ».
Знал ли Крон, что его руками и руками близких ему театральных критиков один влиятельный писательский клан под видом борьбы с засильем слабых сил хотел убрать из руководства Союза советских писателей другой клан и заменить в кресле генсека этого союза Фадеева Константином Симоновым? Думаю, что догадывался. Не дала сбыться этим планам группа Софронова-Грибачева. Когда она почувствовала угрозу своему положению, то быстро мобилизовалась и сумела достучаться до непросыхавшего Фадеева. Софроновцы доходчиво объяснили писательскому начальнику, что главной мишенью были не они, а он, Фадеев. После чего Фадеев с криками «ау, спасайте!» ринулся на самый верх. Дальше последовало позорное постановление ЦК об одной антипатриотической группе театральных критиков. А затем началось изгнание из всех редакций и прочих учреждений практически всех, кто до этого публично высмеивал пьесы Софронова и Сурова и покушался на авторитеты Малого театра и МХАТа. Расправы не коснулись лишь единиц и, в частности, Крона. А почему? Кто его отстоял? Храпченко? Тот сам к тому времени уже больше года находился в опале.
По одной из версий, заступился за Крона Фадеев. Хотя до этого Крон вольно или невольно, но против него усердно копал. Какие же у главного писательского начальника были мотивы? Это полностью пока выяснить не удалось. Скорей всего Фадеев решил сыграть свою игру и, грубо говоря, перевербовать Крона, сделать его из союзника Симонова своим сторонником. Не исключено, что именно он надоумил Крона в срочном порядке взяться за пьесу на актуальную тему – о рабочем классе. Крон нашел потом интересное название: «Кандидат партии». Эту его пьесу в октябре 1950 года напечатал в «Новом мире» новый главный редактор журнала Александр Твардовский. Тут же десятки провинциальных театров взялись за постановку этой вещи на своих сценах. Кроме того, интерес к «Кандидату партии» проявил МХАТ. На этой волне Фадеев объявил о планах выдвижения пьесы на Сталинскую премию.
В стане Софронова возникла легкая паника. Они недоумевали: как же так, за что боролись? Ведь Крон входил в число их самых яростных критиков. А теперь получалось, что драматург, так пёрший на них, не просто уцелел, а укрепился и уже вновь грозил их затмить. Естественно, клан Софронова задумался о том, как бы осадить Крона, а еще лучше – окончательно перекрыть ему кислород. И были предприняты первые атаки против драматурга. В частности, одна из выходивших в Калинине газет разгромила поставленный в местном театре спектакль по пьесе Крона. 20 декабря 1950 года Фадеев попробовал нейтрализовать выпады софроновцев. «Направляю Вам, – написал он в редакцию газеты Агитпропа «Культура и жизнь», – отзывы стахановцев производства на пьесу А. Крона «Кандидат партии». Я больше верю этим положительным отзывам рабочих, чем инспирированному из Московских литературных кругов групповому выступлению против пьесы А. Крона некоего Камянского в газете «Пролетарская правда» в гор. Калинине».
Но это была только прелюдия. В конце декабря 1950-го – начале января 1951 года софроновцы попытались пропесочить неугодного им автора уже на Комиссии Союза писателей по драматургии и на секретариате этого союза. Больше всего на этих заседаниях неистовствовал сталинский лауреат романист Аркадий Первенцев. Ему отчасти поддакивали драматурги Георгий Мдивани и Борис Лавренев. Окончательный бой предполагалось дать Крону на заседании президиума Союза советских писателей. Оно было назначено на 19 января 1951 года. Но всю обедню софроновцам испортил Фадеев. Он сразу взял быка за рога. «Я, – заявил генсек Союза советских писателей, – предлагаю выдвинуть на Сталинскую премию пьесу Крона «Кандидат партии». Сейчас у нас мало пьес о рабочем классе, а это пьеса, которая ставит очень серьезную проблему и смотрит в коммунизм. Вокруг этой пьесы была известная дискуссия, так как этой пьесе присущи и художественные недостатки, которые присущи и другим пьесам. По своему содержанию пьеса является новаторской. Было одно наиболее серьезное выступление против этой пьесы, это в калининской газете. Но пьеса прошла во многих театрах страны и имеет хорошую прессу: «Литературная газета» и «Советское искусство» также выступили с защитой этой пьесы. Надо сказать, что Секретариат в своём обсуждении этой пьесы дал ей положительную оценку, как и Комиссия по драматургии. Самым критическим выступлением было мое выступление. Я указал на два художественных недостатка этой пьесы. Первый недостаток – что употреблялись ложные приемы, что основной серьезный и глубокий конфликт разворачивается очень поздно, что сначала автор выпускает своих героев, спрятав их настоящие душевные качества, выпустив их мелкими людьми, ть есть не тем, чем они есть на самом деле.
Я считаю, что этот прием драматургически ложный, потому что в драматургии как раз нужно, чтобы люди выходили во всем своем духовном вооружении и на основании столкновений и начинался конфликт, на основе этого их богатства, а он их спрятал, и поэтому пришлось потом несколько искусственный драматургически конфликт вводить.
Не совсем удался ему образ парторга Плотовщикова, который вполне может быть доработан, потому что в нем политически порочного ничего нет – просто можно сделать его глубже, и там, где есть некоторая искусственность в решении конфликта, там благодаря этому Плотовщиков попадает в несколько ложное положение, а если эту драматургическую сторону поправить, то и фигура Плотовщикова выровнится.
Но все эти возражения не таковы, чтобы снять глубокое серьезное содержание этой пьесы, и поэтому мне кажется, что это побочные обстоятельства, не мешающие тому, чтобы эта пьеса была выдвинута на Сталинскую премию.
(т. МДИВАНИ: Опирались на ваши слова)
Это совершенно непонятно – я высказался, как всегда, очень определенно, про эту пьесу, сказал, что считаю ее пьесой талантливой, интересной и нужной для опубликования; критические замечания автор частично уже учел в новом варианте. Я не вижу никаких оснований для того, чтобы не выдвигать пьесу с такой новой темой, особенно при малом количестве пьес о рабочем классе».
Фадееву попробовали возразить Борис Лавренев, Федор Панферов и Николай Грибачев. Главный довод Лавренева и Панферова сводился к тому, чтобы сначала дождаться премьеры спектакля по пьесе Крона в МХАТе, а уже потом решать вопрос: выдвигать или задвигать Крона. Более серьезные возражения оказались у Грибачева. Он недоумевал: «Литгазета» покритиковала пьесу «Кандидат партии» за неудачный образ секретаря парткома, а тут человека представляют к премии. «На меня, – признался Грибачев, – это производит тяжелое впечатление, и я считаю нужным высказать свои сомнения – такие разноречивые мнения , а ведь дыма без огня не бывает».
Дискуссия грозила обостриться, и, чтобы этого не допустить, Фадеев перешел к голосованию. Из 10 присутствовавших членов президиума Союза советских писателей семеро проголосовали за выдвижение пьесы Крона на Сталинскую премию. Фадеев с Кроном могли бы праздновать победу. Но вскоре состоялся пленум Сталинского комитета, а он рассмотрение пьесы «Кандидат партии» отложил до премьеры спектакля во МХАТе и перенес обсуждение на сессию будущего года. И кто на этом настоял? Новый член Сталинского комитета Борис Лавренев. «Крону, – доложил он комитету, – придется провести серьезную доработку. Доработка должна быть проведена не в смысле художественного качества пьесы, которое не вызывает сомнений ни у кого, но у Крона есть ряд идейных ошибок в этой пьесе, и достаточно серьезных».
Брошенное Крону обвинение в идейных просчетах – и кем? сталинским лауреатом Лавреневым, который, к слову, никогда не примыкал к софроновцам, перевесило все остальные упреки в адрес пьесы «Кандидат партии». Но Фадеев даже в этом случае еще сохранял надежду на то, что мог бы потом в кулуарах повлиять на кого-нибудь из членов политбюро. Но окончательно все испортила главная газета страны – «Правда». 2 февраля 1951 года она разгромила пьесу и поставленный по ней спектакль в Ярославле. Автор статьи Юрий Лукин, признав интересным замысел Крона, заявил, что реализация его оказалась неудачной. И все. После этого о Сталинской премии можно было позабыть. Фадеев очень хорошо знал нравы, которые царили что в партаппарате, что в творческих союзах. Он догадывался, что Лукин не сам додумался обругать Крона. К этому его подтолкнула или группа Софронова – Грибачева, а может, даже кто-то из Агитпропа ЦК. Но в любом случае статью Лукина наверняка одобрил секретарь ЦК Суслов. Ибо без согласия этого человека центральная печать не смела нападать на заметные в литературе фигуры. Оставалось понять: а Суслову-то зачем все это нужно было? Неужели он под влиянием Софронова решил Крона отдать на съедение оголтелым охранителям?
Нет. Все обстояло иначе. Судя по всему, Суслов в отличие от Лукина и стоявших за ним софроновцев не усматривал в пьесе Крона никакой идейной крамолы. Он, видимо, вообще ничего не имел против Крона. Но его насторожило другое. Обе стороны могли историю с Кроном использовать для радикализации ситуации в Союзе писателей. С одной стороны, Фадеев, если б в случае с Кроном добился своего, усилил бы недовольство группы Софронова – Грибачева и тем самым подтолкнул бы ее к новому витку борьбы за власть. С другой стороны, неправильно бы истолковала поддержку верхов Крону уцелевшая часть клана Симонова. Она восприняла бы это как знак, что власть признала происшедшую в 1949–1950 годах расправу с Бояджиевым и близкими ему театральными критиками ошибкой и уже приготовилась все отыграть назад.
Суслов доходчиво объяснил Фадееву, что на премии свет клином не сошелся. Выход был один: посоветовать Крону взяться за новую редакцию пьесы. Крон спорить не стал. Новый вариант «Кандидата партии» он подготовил уже осенью. Фадееву эта редакция понравилась. И он решил напомнить о Кроне Суслову. 24 октября 1951 года Фадеев написал Суслову:
«Дорогой Михаил Андреевич!
Поскольку мне приходилось разговаривать с Вами о пьесе А. Крона «Кандидат партии», я считаю нужным сообщить Вам свое мнение об этой пьесе, после того как автор ее переработал.
Я и раньше считал, что критика, направленная на эту пьесу, – критика односторонняя: правильно отмечая некоторые существенные недостатки пьесы, критика замалчивала ее неоспоримые достоинства, зачеркивала пьесу целиком, не оставляя автору никакой перспективы. В настоящее время А. Крон доработал пьесу и, с моей точки зрения, она может и должна быть поставлена в одном из столичных театров (как известно, над ней работал МХАТ).
Конфликт, лежащий в основе пьесы, является жизненным конфликтом. Те положительные и отрицательные явления в стахановском движении, которые подметил Крон, действительно имеют место в жизни. В течение последних месяцев я тесно связан с нашими металлургическими предприятиями и повседневно убеждаюсь в том, что конфликт пьесы Крона является конфликтом жизненным, а не надуманным. Конечно, пьеса Крона не претендует и не может претендовать на решение главных коренных проблем в развитии стахановского движения, пьеса берет один из многих вопросов и на частном примере показывает борьбу новых моральных принципов против пережитков капитализма, победу коммунистического отношения к труду над отношением индивидуалистическим, собственническим.
В новом варианте пьесы наиболее удачен образ партийного руководителя, секретаря партийной организации завода Плотовщикова. С развитием этого образа и некоторых других, в пьесе, несмотря на отсутствие массовых сцен, чувствуется теперь атмосфера заводского рабочего коллектива.
Достоинством пьесы я считаю также и то, что она не сводит проблему к узкопроизводственной практике, чем страдает, например, полезная пьеса Чепурина «Совесть», получившая Сталинскую премию, а подымает большие вопросы коммунистической морали. Тем не менее название пьесы «Кандидат партии» не отвечает действительному содержанию пьесы, поскольку она не ставит вопросов собственно партийного воспитания, а разрабатывает тему коммунистического отношения к труду. Автор согласен изменить название пьесы, и название будет изменено.
Написана пьеса хорошим языком, речь героев индивидуализирована, чувствуются характеры.
Благодаря некоторым пережиткам групповых отношений в литературе, пресса создала вокруг пьесы Крона нездоровую атмосферу, пьесу огульно причисляют чуть ли не к порочным произведениям литературы. Я с этим решительно не могу согласиться и, хотя не считаю пьесу Крона выдающимся явлением, не могу, однако, не отметить, что она выгодно выделяется среди многих современных пьес своими литературными достоинствами, является пьесой нужной и полезной и вполне может быть поставлена хорошим столичным театром.
Не знаю, решен ли вопрос о том, чтобы репертуар ведущих театров утверждался в ЦК ВКП(б). Если такое решение вопроса состоялось, то я поддержал бы включение пьесы Крона в репертуар МХАТа. Если вопрос о репертуаре ведущих театров оставлен по-прежнему только на усмотрение самих театров и Комитета по делам искусств, я хочу, во всяком случае, чтобы ЦК ВКП(б) было известно мое мнение о пьесе Крона в новом ее варианте».
Что ответил Суслов Фадееву, пока выяснить не удалось. Факт тот, что МХАТ от постановки новой редакции пьесы Крона уклонился. Но и публичная ругань драматурга как по команде прекратилась. А в Союзе советских писателей восстановился статус-кво: все кланы на какое-то время пришли к примирению.
Тут что интересно? Ситуация с пьесой Крона не была исключительной. В конце 40-х – начале 50-х годов секретарь ЦК ВКП(б) Суслов решал участь и многих других заметных писателей. От него нередко зависели судьбы Ильи Эренбурга, Михаила Шолохова, Константина Федина, Валентина Катаева, Алексея Суркова, других литературных генералов.
Комментировать
комментарии(0)
Комментировать