Надежда Муравьева С художниками, разного рода живописной богемой, красочными оборванцами и "талантами от бога" весьма редко вяжутся такие слова, как "целомудренный", "просветленный". Как-то, по романтической въевшейся в память привычке, представляется это буйное племя какой-то помесью Франсуа Вийона (даром, что тот картин не писал) и безумного Ван Гога с отпиленным ухом. Нет, конечно, существовали всякие там Гейнсборо и Серовы, девочки с персиками и дамы с собачками, но это когда было-то┘ Двадцатый век - суровый, взбалмошный и жонглирующий разными "измами", от которых глаза пупом лезут, такого не прощает. Сирень, видите ли, ангелы небесные, добродушие┘ В общем, гадость, чего уж тут. Морально устарело.
Слово "целомудрие" кажется просто диким, в особенности, если наложить его на простой советский быт - с подругами Тамарами и Ларисами, со свободной любовью и визгливыми застольями, с комнатами, у которых окна, как у Довлатова, "выходят на помойку", нехваткой кистей, холстов, денег и спиртного. Да и вообще, какая разница - где пропадать художнику: в Москве, в Париже ли, - все один черт!
И вдруг на фоне этих понурых рассуждений, безобразного века, судорожного творческого экстаза - такие всплески света┘ Такие прямодушные и щедрые слова о том, без чего жить нельзя┘ Оказывается, без неба (в его горнем значении) - не хочется. Да и без земли, самой обычной, забубенной, - не можется. Одним словом, бывают художники, подозрительно похожие на крылатых вестников, чистосердечных и деловитых, которые носятся туда-сюда, скрепляют мироздание, а то и работают в звездной диспетчерской, принимая и передавая сигналы: и небу приятно, и этой самой земле полезно.
Дарья Гармоненко