Ольга Гертман Семиотика безумия: Сборник статей. – Париж–Москва: Европа, 2005, 312 с.
Сборник, выпущенный Центром славянских исследований Сорбонны вместе с Русским институтом, составили материалы международной конференции «Психические отклонения как источник литературного творчества», прошедшей в Париже в 2004 году, и статьи из сетевого «Русского журнала». В предисловии сказано, что общая тема книги – «исследование разладов, историко-культурных и современных политических». И что же мы видим?
В первом разделе – «Безумие как объект теории» – о психической патологии и ее культурной плодотворности вообще ни слова. И.Смирнов посвящает основательное исследование ошибкам в человеческих делах вообще и в литературе в особенности; Ж.Брейар дает очерк культурной истории писчего спазма, в основном во Франции; С.Вьеллар вопреки многообещающему заголовку «Между нормой и отклонением» пишет не о психической норме и отклонениях от нее, а – кто бы мог подумать – об обсценной лексике в русских пословицах. Что во всем этом безумного – предоставим решать составителям. Ну разве что Е.Курганов превращает безумие в эффектную фигуру речи, представляя несимпатичные ему теоретические построения, от докторских диссертаций коллег-литературоведов до философских систем П.Флоренского и Н.Федорова, как полную аналогию бредовых систем, с которыми и полемизировать нечего: ну клиника, что возьмешь.
Настоящий – действительно интересный – разговор о взаимодействии безумия с культурой (точнее, с литературой) начинается во втором разделе, со статьи М.Виролайнен о соотношении внутреннего мира писателя и его самоописания в Золотом и Серебряном веках русской литературы. Если Золотой век четко отделял жизнь от литературы (сохраняя тем самым «нерефлексируемую цельность личности»), то Серебряный, с его вкусом к «жизнетворчеству», направил свою энергию «на то, чтобы стереть границу» между ними, «распространив непосредственно в жизнь систему поэтических значений». В итоге личность Серебряного века «оказывается внутренне раздробленной, <┘> обнаруживает в себе множество «Я», <┘> не соединяющихся в цельное самоощущение», и «творческий импульс питается тем, что любому психиатру покажется близким к состоянию шизофрении».
Основные работы в этой части сборника («Психопатология и история литературы») – о литературе раннего ХХ века: предполагается, что это время в своем культуротворчестве востребовало потенциал безумия наиболее интенсивно. Тут стоит выделить насыщенный текст Ж.-К. Ланна: он анализирует связь между художественным творчеством и безумием на материале русского футуризма, воспринятого современниками-традиционалистами как патологический феномен. (Все-таки жаль, что составители приняли решение публиковать франкоязычные тексты в подлиннике, ограничиваясь русской аннотацией.)
Два исследования посвящены позднему XIX столетию – Достоевскому (неизбежный «Идиот», зато в нетривиальном преломлении: францисканские мотивы в безумии главного героя; работа И.Поповой) и Сухово-Кобылину (Е.Пенская). По одной статье досталось двоим питомцам века Железного: Саше Соколову (Л.Юргенсон) и Дмитрию Пригову (В.Руднев).
В разделе «Историки и теоретики» С.Самохина-Труве объясняет достоинства «психоисторического» видения И.П. Смирновым истории литературы, а Х.Коницкая – единственный психиатр среди авторов сборника! – представляет шизофрению как «болезнь информационного метаболизма». В архивной части помещено философское эссе В.Ф. Одоевского о творческих смыслах безумия.
Раздел «Брожение умов и порча нравов» отдан публицистике из «Русского журнала». Все эти тексты, о чем бы ни шла в них речь: Беслан, дело ЮКОСа, представления интеллигентов о геополитических задачах России, – объединяет метафора «идиотизма». Она обыгрывается на разные лады и наполняется различными содержаниями – от негативных (К.Крылов: «Россия 90-х представляла собой химически чистый тип идиотии, где отторжение масс от всего того, что когда-то называлось res publica, достигло чудовищных, монструозных масштабов┘ с подобным обществом можно делать все, что угодно┘.») до очень даже позитивных (по С.Чернышеву, «идиотизм» – это нонконформизм и идеализм: «Норма идиота – некоторый идеал┘ С точки зрения идиота, деятельность наших политиков и предпринимателей – патология, тем не менее он отдает себе отчет в том, что с точки зрения большинства все в пределах нормы»).
Основная беда этого безусловно яркого сборника – в нечеткой постановке задачи, в как бы расфокусированном зрении на предмет, из-за чего он не оказался как следует увиденным. Составители, видимо, с самого начала не договорились, что у них все-таки здесь исследуется. Разные виды «разладов», как было обещано в самом начале? Но ничего похожего на обобщающее определение оных даже не предложено. Безумие как психическая болезнь? Безумие как глупость – отсутствие ума или так называемого здравого смысла? Безумие как метафора? Безумие как ярлык и стереотип восприятия, как культурный конструкт, производный от культурного конструкта «нормы»? Но это – слишком разные вещи. Собственно, «безумие» рассматривалось в книге в каждом из упомянутых значений. Только вот разность их осталась совершенно непродуманной.
