Сон разума рождает красавиц

ВСЛЕД за романом "Банановый парадиз", несколько месяцев назад вышедшим в издательстве "Текст" (см. "EL НГ", 28.09.2000), переведена еще одна книга Поль Констан.

"Большой Гапаль" (1991) - совсем небольшое беллетристическое упражнение на темы, вызывающие у французской писательницы давний и профессиональный интерес. Будучи специалистом по литературе XVIII века и истории женского образования, Констан-романистка отправляет герцога на войну, усаживает герцогиню за вышивание, вешает на шею аббатисы магический фамильный бриллиант (Большой Гапаль) и вкладывает в руку несмышленой семилетней особы женского пола ученическое перо. Все вместе похоже на замысловатый беспокойный сон засидевшейся за книгами исследовательницы.

Диковинно-нежилые декорации - замок, монастырь, турецкий гарем - всплывают из небытия и повисают в воздухе. Всюду неприкаянно бродят причудливые одушевленные аллегории исторического конфликта между природой и культурой: кормилица в наморднике, обезьянка в парике. Неожиданно появляются костюмы из предыдущего, семнадцатого столетия - и столь же неожиданно исчезают.

Роман воспитания - бастион логики, воплощение последовательности, фундамент идеи прогресса - расплывается, разъезжается по швам. Воспитание чувств как-то незаметно сливается с ублажением плоти:

"Вы приехали в самый разгар зимы, в ту пору, когда садовники в своих оранжереях проращивают побеги цветов, которые можно будет высадить по весне. Я имею в виду, пока мы займемся вашим телом. Не в обычном смысле этого слова; мы не станем сдавливать его одеждой, покрывать кружевами и душить бантами, мы займемся им изнутри. Ибо следуя предписаниям святого Жерома, составленным им для маленькой Пакулаты, святой от рождения, мы станем давать ему пищу легкую и белую, миндальное молочко, варенье из розовых лепестков, чтобы кожа ваша оставалась белоснежной, а здесь, здесь и здесь оставалось бы немножко нежно-розового... Кроме того, мы будем вас часто целовать. Нет ничего полезнее поцелуев, дабы растрогать плоть, смягчить сердце и высвободить ароматы, которые смущенное тело замыкает в себе, словно в капкане".

Просветительское преобразование души и тела в книге Констан не сурово-навязчиво, как у Вольтера, а волшебно-заманчиво, как у Шарля Перро. Наставница-аббатиса и ее подопечная племянница - ни дать ни взять фея и Золушка. На сказочную приманку, как пчелы на мед, слетаются розовые девичьи мечты о море цветов, горах сладостей, неземной красоте; затаенные лесбийские чаяния и феминистские пасторали о прелестях женского общества. Открытость готовым формулам, проговоркам и оговоркам - составляющая часть все того же, сонно-ироничного способа повествования.

Постепенно розовая греза превращается в ночной кошмар. Монастырь пылает алым пламенем. Аббатиса ненароком убита. Магический бриллиант становится куском стекла. Воспитуемая впадает в непросвещенное детство. И воспитание чувств начинается заново. И на этот раз как-то не весело. И вообще оказывается, что главная героиня сновидения не она, а другая, вульгарная, не получившая правильного воспитания шлюха и лицемерка. И когда на беспутной груди Большой Гапаль вновь вспыхивает прежним волшебным светом, мораль врезается в вязкую поверхность романа - как будильник в вязкую поверхность сна: просвещение просвещением, а пути неисповедимы.

Издательские аннотации и энциклопедические статьи в подобных случаях обычно сообщают, что "все перемешано" - святость, грех, слава, счастье, несчастье. Как в настоящем сне - все перемешано, и в равной степени далеко. Сказочно далеко. Впереди еще много работы.