Из будущего в прошлое

Какой застой? Не было никакого застоя. Были лишь стройки, авралы, прорывы и т.д. и т.п. Фото Владимира Захарина

Жизнь советского аппарата, особенно в провинции, обычно рассматривалась с позиций диссидентов, явных и скрытых. Человек всю жизнь подлаживался под власть, а в мемуарах давал волю обуревавшим его чувствам неудачника и завистника, для которого коньяк и колбаса из обкомовского буфета были сутью системы, смыслом деятельности номенклатуры. Можно сказать, что «взгляд, конечно, варварский, но верный», а можно посмотреть и с другой стороны – глазами тех, кто эти деликатесы жрал.

Книжка «От прошлого к будущему. О времени и о себе» написана вполне типичным (за исключением потуг на литературное творчество, но давно известно, что совсем уж «обычные» люди мемуаров не оставляют) представителем провинциального партгосаппарата 60–80-х годов. В этом, собственно, и заключается ее ценность. Подробный рассказ от первого лица о жизненном пути номенклатурщика дает возможность увидеть многие аспекты тогдашней жизни, которые оставались сокрытыми от глаз завистливой публики.

К книге у меня есть и личное отношение – я туляк, а Дмитрий Кондрашов дослужился до поста председателя Тульского облисполкома, второго человека в области, и фамилия его в моем детстве регулярно произносилась, хотя я и не знал тогда, кто это такой.

Дмитрий Кондрашов. От прошлого к будущему. О времени и о себе. – М.: Известия, 2013. – 248 с.

Долгое время люди, подобные автору, были для меня тупыми партаппаратчиками, недостойными внимания. И лишь биографические штудии Немировского о Брежневе изменили мое отношение к предмету – я стал судить о людях не по тому, какую должность и при каком режиме они занимали, а по их моральным и интеллектуальным качествам. В данном же случае меня еще зацепило, что надо же – грубый (а может ли он быть иным?) чинуша, а пишет и стихи, и книги. Устоявшаяся картина явно утрачивала черно-белый окрас.

Забегая вперед, отмечу, что тульская номенклатура (не знаю, как другая) вообще отметилась по части сочинительства. Один из заместителей Кондрашова, жесточайший самодур – это его свойство я познал лично, – уйдя на покой, стал писать (и публиковать) непритязательные стишки, версифицируя во время длительных прогулок на природе. А о мемуарах бывшего начальника тульского КГБ я уже писал несколько лет назад.

Вот образец стихотворчества Кондрашова – о другом, кстати сказать, поэте:

Андропов Юрий – 

сын народа,

Удел высокий твердо знал,

К нему щедра была природа,

Сам силы щедро отдавал.

Автор вышел из простой деревенской семьи – номенклатура сама себя не воспроизводила и пополнялась только извне, это был ее железный принцип. Сын первого секретаря стать таковым не мог по определению. Из описания сельской родни в памяти остается колоритная фигура деда, ухитрившегося побывать депутатом Думы при царе и председателем колхоза при Сталине. Далее шло как у всех – послевоенная безотцовщина, больная туберкулезом мать, но в какой-то момент точка бифуркации разводит его с 99% деревенских сверстников, которые идут работать, окончив несколько классов, а Дима учится в полном объеме, оканчивая десятилетку, что по тем временам случалось крайне редко. Более того, он еще в школе вступает в партию (!) и начинает сотрудничать в районной газете. Тут, конечно, важен фактор случая – семья переехала в райцентр, где есть и средняя школа, и районка и нет колхозного крепостного рабства, прикреплявшего намертво к земле. Об этом, правда, автор не пишет.

Далее уже все просто – институт в Ленинграде (любопытно описание производственной практики на шахте, где работали власовцы. Власовец-напарник оказался добрым человеком и подкармливал бедного студента-партийца, делясь с ним своим тормозком), распределение в Подмосковье в проектный угольный институт.

И вот тут начинается номенклатурный взлет. Молодой специалист возглавляет партбюро института, в тридцать (!) лет становится секретарем, затем – вторым секретарем крупного горкома. В тридцать семь – мэр Новомосковска. Для самого Кондрашова в этом нет ничего необычного: много и честно работал, потому оценили и выдвинули. Он даже и не рвался в аппарат и рассказывает о своих сомнениях, когда позвали в горком: там его ожидали 140 руб., тогда как в институте получал 220.

Скучная жизнь в провинции 50–70-х оказывается бурной и насыщенной для тех, кто попал в начальство. Книга перегружена нескончаемыми отчетами о стройках, приемах делегаций, авралах, прорывах, принятых планах. Система обладала своей логикой, и ее выдвиженцы вовсе не обжирались с утра до вечера, как это казалось снизу. Психотип Кондрашова – это психотип победителя, того кто прорвался наверх и увлечен пусть изматывающей, но приносящей удовлетворение «руководящей» работой. Он искренне не понимает, о каком «застое» может идти речь? Ведь ежегодно сдавалось столько квадратных метров жилья! Этим упоением деятельностью книга напоминает воспоминания Якова Рябова – предшественника Ельцина на посту первого секретаря в Свердловске, – заполненные бесконечными рассказами о выбивании смет, лимитов, подрядов на строительство дорог, водопроводов и т.п.

Особое место занимает рассказ о событиях 68-го года в Чехословакии, показывающий как широко делегировал Брежнев полномочия первым секретарям и как тесно во внешнюю политику были вовлечены даже провинциальные кадры. Руководитель тульского обкома Юнак звонит в Новомосковск второму секретарю Кондрашову (в обход и по секрету от тамошнего первого), поручает ему подобрать группу «туристов», чтобы с ней поехать в турпоездку в одну из областей Словакии и на месте разнюхать обстановку. По итогам поездки таким же конспиративным образом автору поручается составление (от руки! самолично!) доклада, который уходит наверх в ЦК. Ужасный и грозный Юнак, двадцать пять лет руководивший областью, описан как мудрый «отец родной», старательно отбирающий и воспитывающий кадры, – главная, в конце концов, функция партийного руководства.

В полном смысле слова карьера у Кондрашова не задалась. Первым человеком в регионе он так и не стал. В 55 лет его выдавил из области новый первый секретарь, он ушел в Москву в какое-то малозначительное министерство. Но активное сочинительство на старости лет – далеко не худшее занятие. Обещано продолжение, ведь рассматриваемая книга завершается на событиях середины 70-х. Я буду ждать его с интересом.