Мания босановы

К роялю бочком, бочком засеменил забавный бразилец. Его лицо было похоже на старый воздушный шарик: округлое и мягкое. Он шел неловко, как бы извиняясь: "Ничего, что я вас потревожил? Ничего страшного?" И он присел за рояль осторожно и неуверенно, как дальний родственник на еврейской свадьбе.

А в зале сидели дипломаты и бизнесмены. Застегнутые на все пуговицы, в строгих костюмах, невозмутимые и чопорные. Очень мало женщин и слишком много мужчин за 40.

Хорошие музыканты почти не похожи на людей. Они похожи на мифологических героев или сказочных персонажей. У Жоана Донато - брови дугами, вздернутые над глазами, глубоко спрятанными в их щели. Это делает его похожим на лягушку (так, кстати, и называется его альбом, выпущенный на студии "Элефант", - "The Frog"). Точнее - на мудрую жабу. Или на короля Абажа из Королевства кривых зеркал. Но с добрыми глазами.

Вслед за пианистом вышел потертый мулат в затрапезной кацавейке. И штанах такого же застиранного вида. Он притащил с собой лучистую улыбку и кепку. Весь его вид был воплощением чистой бедности (чистой сразу в двух смыслах - чистоты жанра и аккуратности). Это был старый барабанщик. И наконец, последним появился человек-контрабас, из бывших мачо (хотя мачо никогда не бывают бывшими). Он нес, как знамя, свою яйцеобразную голову с лысиной, блестящей, как улыбка. Просто Трус, Балбес и Бывалый! Что делала эта троица на официальном приеме в посольстве Бразилии?!

Играла босанову. И делала это так хорошо, как никто никогда в Москве. Жоан Донато, тихо наклонившись к микрофону, затянул занудно нечто вроде "тынды-рынды, тунду-рунду". А барабанщик - "тюк" - по тарелкам, не особенно утруждая себя. А контрабасист - "бррым" - по струнам, тоже без большого энтузиазма. Одним словом, три "сачка" на чужой вечеринке. Публика вежливо похлопала и заскучала.

Есть два основных способа привлечь внимание на сцене. Один простой - сразу заорать во всю мочь, чтобы слышно было за городом. Взлететь на помост взлохмаченным, там изойти кровью, бросить в зал потную майку... И убежать, оставив после себя толпу орущих и беснующихся фанатов. Вот путь рок-музыканта. У мастера босановы Жоана Донато совсем другой способ обернуть зрителей своими поклонниками - однажды и на всю жизнь. Он начинает очень тихо и очень медленно, а потом постепенно доходит до вершин. Не темпа, нет. И не силы звука. До вершин радости.

Любовь к босанове похожа на манию. Сначала начинаешь напевать в душе, потом заходишь в метро и поешь про себя. А вскоре оказывается, что и на рабочем месте бормочешь себе под нос однажды услышанную мелодию, а вечером ищешь латинский ресторан, чтобы спросить одно: "Простите, у вас есть босанова?" Так было со мной на следующий день после концерта Донато. И это было не только со мной. Один из моих соседей по залу (судя по внешности - бизнесмен средней руки) с восторгом рассказывал другу о поездке в Сан-Паулу. "Я привез оттуда кассет, наверное, двести", - говорил он. Друг скептически улыбался. Я тоже. Дело было перед концертом. Я еще не знал, что мания босановы заразна.

Это болезнь, которая подкрадывается незаметно. И вылечиться от нее невозможно. Когда Донато дошел до хитов (о! "Девушка из Ипанемы"...) - своих и чужих, - зал уже нельзя было узнать. Дипломатические попы ритмично ерзали по стульям, ноги бизнесменов сами собой пускались в пляс, а руки - в хлоп. Донато завел всех этих непробиваемых карьеристов как мальчишек. Никогда еще посольская Москва не видала такой душевной атмосферы.

В каждом посольстве есть свои художественные реликвии. Они говорят о стране больше, чем официальные речи и дипломатические улыбки. Портрет кайзера Вильгельма кисти Франца Ленбаха в резиденции немецкого посла или Альбер Марке в залах французского посольства - вот иллюстрации, отражающие дух страны. Но я люблю посольство Бразилии. За настенную роспись в дальнем зале. По узкой тропе посреди диких тропических лесов идут португальцы, настоящие потомки римлян. Ясно, что это властители будущей страны. За ними - наравне с мулами - тащат товары бедные негры: вот портрет людей дна, униженных и оскорбленных. А из чащи настороженно глядят индейцы на это торжество социальной несправедливости - ясно, что аборигены будут вытеснены на обочину. Им не место в новой культуре неравенства. Так происхождение бразильской нации и социальное положение разных рас - в яркой картинке - дано неизвестным мне художником.

Бразильцы родились из смеси племен. "От смешения рас рождаются люди талантливые, выносливые и сильные, способные победить нищету и отчаяние, творить повседневно красоту, утверждая жизнь", - как писал Педро Аршанжо, этнолог и весельчак. "Придет день, когда все перемешается окончательно: все, что сегодня - магический обряд и выражение борьбы бедного люда, праздник в кругу негров и метисов, запрещенная музыка, недозволенные танцы, кандомбле, самба, капоэйра, - все это сольется в единый праздник бразильского народа", - говорил Педро Аршанжо профессору Фраго Нето. И родилась босанова. Или "Самба-джаз", как называлась пластинка Стэна Гетца, вышедшая 40 лет тому назад. После этого мир начал учить странные на звук имена. Антонио Карлос Жобим. Жоан Жильберто. Жоан Донато. И даже Милтон Банана. Бессмертные духи бразильской культуры.