Николай Климонтович Мы их, мещан, ненавидели, презирали, клеймили - камерно. Но и на широком экране, снабженный сотней подписей всяческих культурных советских начальников, на ура шел фильм по знаменитой "современниковской" пьесе Виктора Розова, где юный Табаков рубил дедовской шашкой мамины комод и буфет. Действие с теперешней точки зрения, как сказал бы психиатр, неадекватное. Здесь, конечно, оригинального мало: очень уж эта ненависть к вещному миру напоминает известный рассказ красного графа Толстого "Гадюка". Или знаменитое стихотворение Светлова про роту, которая, стремясь разбудить мещанина, "стучала, стучала, стучала в ворота". То есть, мол, дед правильно прожил молодость, замочив человек пятьдесят, а его дети - заскорузли, завязли в сиропе обновки и обстановки.
И в "Гадюке", и у Светлова была светлая ностальгия по возможности резать и грабить относительно безнаказанно. То была ностальгия по Гражданской войне: бывшей комиссарше в тягость, когда она не знает, где свои, а где чужие. Здесь все понятно. Но вот отчего коммунистическая власть так невзлюбила мещанский класс, демонстрировала по всей стране розовский фильм, шельмовавший обывателя, который, собственно, и был ее опорой, - неясно. Наверное, тоже за равнодушие к идее, причем к той же. Население, как именовался наш народ в партийных циркулярах, преступно-халатно относилось, скажем, к поездке на картошку или на овощебазу: кандидаты наук картошку жрали, а собирать не желали. А ведь выучились бесплатно, на народные деньги. Они рассказывали друг другу политические анекдоты, читали самиздат, ни уха ни рыла не понимали в диалектическом материализме, а слушали в магнитофонных записях песни Галича: "нам не нужно "Скорой помощи", нам бы медленную помощь..." Вот тогда и началось медленное перерождение лелеющего свою асоциальность среднего класса - в богему.
А что же богема? Уже при Горбачеве ее стали выставлять, показывать и печатать. Ну тех, кто не успел окончательно спиться советским солнцедаром, и в это название, мне кажется, никто так до дна и не вдумался, корень здесь - именно даром.
Вчерашние домашние гении, читавшие вслух свои пакостные сочинения за печкой в кругу доверенных лиц, стали за те же потаенные рукописи получать гонорары в престижных издательствах и пятидесятитысячные премии в долларовом исчислении, покупать квартиры в центре столицы и раскатывать на "Мерседесах". Вчерашние подруги художников, статус которых предполагал выносливость, воздержание, опрятную нищету и служение, купили норковые манто, пылесосы фирмы "Сименс" и наняли домработниц. Короче, богема и средний класс поменялись местами.
Самое забавное, что и те и другие искренне полагают, что они это заслужили. Средний класс должен страданиями искупить лояльность преступному режиму большевиков, как научили газета "Московские новости" и журнал "Огонек" горбачевского разлива. А богема должна же отоварить моральные чеки: она ведь своими страданиями при преступном режиме заработала себе премию, пенсию, пианино и дорогой мебельный гарнитур при режиме либеральном. Последний из-за свойственной ей глуповатости восторжествовал благодаря именно ее распиванию горячего кофе из китайского термоса на баррикадах, а вовсе не очередному пасьянсу властей предержащих.
Конечно, конечно, остались еще кандидаты наук, ставящие опыты на купленных на собственные деньги мышах за тысячу восемьсот рублей в месяц плюс память о Фонде Сороса в России; конечно, конечно, есть еще богемцы, распевающие романсы под гитару в подземных переходах. Но это - отставшие, это маргиналы, от них отвернулась фортуна, такие обломы случаются и с бывшими партийцами. Число мест ограниченно. А тут еще и Судьба.
Но мы - о тенденциях общих.
Скажем так: социальная ротация - благо, знак того, что общество не заплесневело и не затарилось, как аксеновская бочкотара, что идет турбуленция, перемешивание слоев. Но этот процесс не должен быть беспредельным: кто был ничем, не должен становиться всем. Кухарка просто должна научиться лучше кухарить, а никак не возглавлять государство.
Интеллигенция сейчас слушает Козина, богема - Чайковского. Оказалось, что Козин был вовсе не глуп, а Чайковский - отнюдь не бездарен. Оказалось, что при советской власти издавали хорошие книги, а большая часть самиздата не пригодна к дальнейшему использованию. Случилось так, что и самый последний непризнанный художник удобно ходит в итальянский унитаз. А советский академик полюбил баклажаны из собственного парника┘ Энтропия, господа. И то, на что мы когда-то молились, увяло, то, чего не замечали, оказалось не лишено прелести. Быть может, мы просто повзрослели. И стали понимать, что мир вокруг ценнее, чем наши о нем скороспелые умозаключения. И что, как писал замечательный и мудрый русский поэт Давид Самойлов в 1949 году:
Любовь завершается браком, а свет торжествует над мраком.
