Валерий Лебединский
Ильич и теперь живее всех живых.
Кузьма Петров-Водкин. Портрет В.И. Ленина. Национальная галерея Армении, Ереван
Как я разгадал кремлевскую загадку
В полночь позвонил поэт Кирилл Ковальджи:
– Филатов снова сегодня рассказывал эту историю.
– Будет, будет, Кирилл Владимирович, не надо такое на ночь.
– Мы все под впечатлением. Это кремлевская загадка. Никто, понимаете, никто не смог ее разгадать.
Вчера в ЦДЛ он начал это рассказывать, но что-то нам помешало, и он не досказал.
– Сначала, Кирилл Владимирович, я внимательно слушаю.
Здесь надо сказать, что Кирилл к тому времени много лет работал у Филатова в Фонде экономических и социальных программ. А как известно, Филатов работал при Ельцине в Кремле, и был у него кабинет рядом с ним. Глава администрации президента Сергей Александрович Филатов, высказывания и интервью которого бывали во всех газетах, засиживался порой за полночь, как многие в Кремле.
– Как раз под его кабинетом, – продолжил взволнованно Кирилл, – располагались квартира и кабинет Ленина в Кремле. После падения советской власти они были закрыты для посетителей, а двери – опечатаны. В полночь, когда Филатов сидел еще в кабинете, он вдруг услышал, как в квартире внизу прозвучал знакомый по фильмам и спектаклям голос Ленина, скрипнула дверь и раздались беглые шажки. Филатов напрягся и прислушался. Шажки повторились, и прозвучала быстрая и слегка невнятная речь. Потом Ленин вышел, и дверь вновь заскрипела.
Кирилл замолчал, но я слышал, как тяжело он дышит.
– Сомнений не было: звучал голос Ленина. Да и шаги нельзя было спутать…
– Чертовщина какая-то, – сказал я. – Сейчас тоже полночь.
– На следующий день он снова был в кабинете, когда ровно в полночь все повторилось, и так же прозвучал голос Ленина, после чего он уже боялся засиживаться так поздно на работе. На следующий день он велел рабочим проверить запечатанный кабинет. «Там нет ничего, – было сказано. – Проверили кабинет».
– А Ленин говорил то же самое или в следующую полночь другое? – спросил я задумчиво.
– Да в том-то и дело что одно. Это загадка, которую никто до сих пор не разгадал.
Я рассмеялся и сказал:
– Скажите Сергею Александровичу, что я ее разгадал.
– Не может быть! – воскликнул Кирилл. – И… Что это было?
– Это запись, которую готовили заблаговременно. Артист записал голос Ленина и характерные шажки. Но даже он не знал, для чего это делается. Запись оставили и кабинет запечатали. Включалась она ровно в полночь либо управлялась по радио. А кабинет никто не открывал, Филатову сказали неправду.
Кирилл долго думал, в трубке звучало дыхание.
– Я передам ему завтра вашу версию.
Дня через три я спросил:
– Как реагировал Филатов?
– Он обдумывает…
Полдня с Афанасьевым, героем войны
Не помню, был ли это тот день, когда молодой в ту пору Давид Тухманов показывал свои песни на Песенной секции Союза композиторов, на предмет вступления в союз, или, может быть, это было тогда, когда скромная и сентиментальная Майя Кристалинская не сводила с меня глаз в течение всего заседания. Но, выйдя в переулок, я оказался нос к носу с композитором Леонидом Афанасьевым, на лацкане пиджака которого блестела Золотая звезда Героя Советского Союза. Мы знали, что он бывший летчик, участник Отечественной войны, а сейчас это был композитор кино, и я знал и любил его песню с широко известными стихами:
Красу твою не старили
Ни годы, ни беда,
Иванами да Марьями
Гордилась ты всегда.
Не знаю счастья большего,
Чем жить одной судьбой,
Грустить с тобой, земля моя,
И праздновать с тобой.
|
|
Грустить с тобой, земля моя... Рисунок Владимира Менделевича |
– Впервые вас вижу на секции, Леонид Викторович, – сказал я.
Он глянул с интересом. Я представился и сказал, что, пользуясь случаем, хотел бы ему прислать свои песни.
– Зачем присылать, – сказал он. – Вы торопитесь?
– Нет, – ответил я.
– Идемте ко мне, это близко. Пообедаем, и я гляну.
Я знал его биографию, ее знали все. О ней писали газеты. Это была невероятная, почти фантастическая судьба, в которую, если не знать, было трудно поверить.
…Его сбили где-то под Минском, он был тяжело ранен и после лечения в госпитале был списан навсегда. Ноги не действовали, и, парализованного, его доставили на самолете в Москву, в тот самый дом, куда мы сейчас шли. Он знал от врачей, что случай безнадежный и ходить он уже не будет.
Я помнил все это и поражался, так как едва успевал за ним, а шел он быстрым и волевым шагом. Мы шли теперь молча, и я вспоминал:
…Шли дни, а быть может, недели. У постели дежурили врачи и его фронтовые друзья. Они помогали ему как могли, днем и ночью. Среди них была девушка, которую он любил и которая жила в том же дворе. Она была с ним сейчас как ни в чем не бывало, хотя знала от врачей его судьбу, понимая, что так будет всегда, а это тяготило его. Он не мог, не хотел быть обузой для этой милой девушки. И случилось невероятное: он, лежачий… сбежал. Не сказав ей ни слова, подговорил друзей-летчиков приехать ночью с носилками. Его вынесли и погрузили в машину, а на аэродроме ждал военный самолет…
Доставили в госпиталь где-то на юге. Это был случай Алексея Маресьева, и Леонид дал себе слово, что поднимется и еще будет танцевать. Шло долгое время неимоверных усилий и бесконечных тренировок…
– Мне был год и два месяца, когда началась война, но я трудно поспеваю за вами.
Он рассмеялся:
– Ну, вы не военный, это видно.
Мы вошли в дом на углу главной улицы – Горького, двор Елисеевского магазина. Чуть выпили, пообедали и о многом поговорили. Потом он читал мои стихи и оставил у себя два из них.
– Как вы сейчас себя чувствуете, – спрашивал я его, – ноги не болят?
– Я забыл о них, – сказал он. – Ну, вы видите…
Я осмелился и спросил:
– А как… та девушка? Она жива?
– Конечно, – не сразу ответил он. – Живет в этом дворе.
Он закурил, задумался…
– Вы видитесь с ней?! – воскликнул я.
– Да, иногда, в одном ведь дворе…
– Как дальше сложились ваши судьбы?
– Мы долго не виделись, я женился. Потом мне сказали, что она вышла замуж. У каждого из нас свои семьи, – вздохнул он.
Мы долго молчали.
– Идемте, – сказал он. – Я вас провожу.
Он накинул пиджак с Золотой звездой. Мы вышли из подъезда, и вдруг… он остановился, замер.
– Идите не оборачиваясь, – шепнул он и быстро пошел вперед.
– Она?
– Да. Прошу вас, не оборачивайтесь.
И, обогнав меня, он вышел из подворотни и теперь ждал меня на улице. Пользуясь этим, я невольно нарушил его просьбу и, как бы невзначай, обернулся. Она шла далеко от меня, и я обману, если скажу, что видел ее слезы. Нет, этого ничего я увидеть не мог, но несколько секунд не отрывал взгляда.
Она долго, мучительно, трепетно смотрела ему вслед…
