Надежда Муравьева У русских литераторов с властью всегда выходили сложности. Точнее, так: они никогда однозначно ее не отвергали, просто не могли. Втайне они пытались ей понравиться – кто своим героизмом, кто своим свободолюбием, кто стихами или еще чем. Как правило, это не очень у них получалось и писатели страдали. Страдания их были непритворны. Вот и начинали они эту самую власть ненавидеть почем зря – ведь она отказывалась от них, своих детей, мучила и клеймила позором. Писатели болели, уезжали, гибли, переживая.
И все это при том, что власть на Руси большей частью была вовсе не так уж хороша. Даже напротив – она была самодурской, и от нее милостей ждать не приходилось. В том же случае, если милости и выпадали на долю избранному, то были они уж очень двусмысленными.
И, тем не менее, вот уже не одну сотню лет имеем мы этот парадокс: пылкую любовь и жгучую ненависть литераторов к своей власти. Что-то сыновнее и дочернее по сути, какое-то страдальческое чувство: как она может меня не любить? Мать же все-таки. И божество, и вдохновенье, и родительская ипостась.
Вот один из самых героически-свободолюбивых и самолюбивых сочинителей Александр Пушкин. Ода «Вольность», «Я был бы на Сенатской площади, ваше величество» и прочее в том же духе...
И что же: в 1834 году по приказу Бенкендорфа на почте было задержано письмо Александра Сергеевича к жене – в нем он несколько пренебрежительно отзывался о своих постылых придворных обязанностях. От Бенкендорфа письмо попало на стол царю, и вышел маловразумительный скандал.
Казалось бы – впору возмутиться и проклясть царя, не стыдящегося лезть в семейную переписку поэта. Однако в дневнике разгневанный Пушкин пишет все-таки очень осторожно: «...Какая глубокая безнравственность в привычках нашего правительства! Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит их читать царю (человеку благовоспитанному и честному), и царь не стыдится в том признаться ≈ и давать ход интриге, достойной Видока и Булгарина! Что ни говори, мудрено быть самодержавным». Вот тебе и загадка бытия! Царь-то, оказывается, при всем при том «благовоспитанный и честный»... От него не откажешься, с ним надо жить, пока он сам не выгонит.
И умирает Пушкин чуть ли не с письмом-благословением царя на груди, а пока не было это письмо ему доставлено, метался по постели и успокоиться не мог.
Что же касается советской власти, то тут и вообще происходит нечто изумительное. Она отправляет литераторов в лагеря, преследует их и истребляет даже не сотнями, но Борис Пастернак проливает слезу умиления над Сталиным, а через много лет у писателя-диссидента Венедикта Ерофеева с Леонидом Прудовским происходит такой знаменательный разговор:
«– Ерофеев, а родная советская власть – насколько она тебя полюбила, когда слава твоя стала всемирной?
– Она решительно не обращала на меня никакого внимания. Я люблю мою власть.
– За что же особенно ты ее любишь?
– За все.
– За то, что она тебя не трогала и не сажала в тюрьму?
– За это в особенности люблю. Я мою власть готов любить за все.
– А что больше нравится тебе в твоей власти: ее слова, ее уста, ее поступь и поступки?
– Я все в ней люблю. Это вам вольно рассуждать о моей власти, е┘ мать. Это вам вольно валять дурака, а я дурака не валяю, я очень люблю свою власть, и никто так не любит свою власть, ни один гаденыш не любит так мою власть.
– Отчего же у вас невзаимная любовь?
– По-моему, взаимная, сколько я мог заметить. Я надеюсь, что взаимная, иначе зачем мне жить?»
Что тут добавить?
Дарья Гармоненко