Наталия Григорьева
Фильм «Дочь» – лауреат Московского кинофестиваля. Кадр из фильма
На российском телевидении начнут показывать иранские фильмы и сериалы, заявил на днях глава культурного представительства при посольстве Ирана Масуда Ахмадванда. Никаких конкретных дат подобных премьер, а уж тем более названий, пока нет, однако обещано, что российскому зрителю картины придутся по душе благодаря в том числе великолепной игре актеров и режиссеров, богатым костюмам, а также интересным сюжетам на простые и жизненные темы.
История иранского кино богата. Как и российский авторский кинематограф последних десятилетий, оно развивалось во многом не благодаря, а вопреки, в условиях цензуры. История опальных режиссеров и контрабандой вывезенных на международные фестивали фильмов началась не с Джафара Панахи. С некоторым сопротивлением внутри страны столкнулся первый звуковой иранский фильм «Девушка Лор», вышедший в 1933 году. И дело даже не в звуке, а в том, что его политический, актуальный, социальный сюжет и посыл, критикующий положение в стране через историю сбежавшей пары, был противопоставлен выходившим до этого легким, коммерческим, развлекательным лентам. А мировую славу иранскому кинематографу принесла «Корова» (1962) обучавшегося в Америке, вдохновленного европейским кино и не скрывавшего свои антиправительственные взгляды Дариуша Мухрджуи. Этот фильм-аллегория, получивший госфинансирование, но в итоге запрещенный, действительно был тайно вывезен в Венецию и Берлин, где получил призы. Своим выходом он в каком-то смысле ознаменовал начавшуюся в 1963 году «Белую революцию», десятилетие вестернизации и либерализации Ирана. Интересно, что после ее завершения и возвращения страны к консервативному, традиционалистскому строю «Корова» была вдруг «помилована» и признана чуть ли не национальным достоянием. Фильм понравился духовному лидеру аятолле Хомейни, который смилостивился и принял решение не запрещать кино в стране окончательно.
Тот же Мухрджуи определил во многом и одно из направлений национального кинематографа. Одним из наиболее известных иранских режиссеров был и остается Аббас Киаростами – первый иранский лауреат Каннского фестиваля, режиссер кино загадочного, поэтического, иносказательного, духовного. Говорящего на важные темы не прямым текстом – непростая история приучила режиссеров к языку символов и метафор. Как и к тому, что запреты и ограничения можно обходить (это, впрочем, умеют, наверное, все иранцы, учитывая, что страна не одно десятилетие живет под жесточайшими санкциями). Так, судьбу Мухрджуи повторил наш современник Джафар Панахи, попавший в немилость из-за своих политических убеждений. За участие в антиправительственных митингах в 2010 году ему запретили снимать кино, давать интервью и выезжать за пределы Ирана. Но, даже сидя под домашним арестом, он умудрился передавать свои фильмы – ироничные, сатирические, снятые то дома, то в такси, где режиссеру с запретом на профессию якобы приходится работать, – на международные смотры.
В 2018 году на Берлинале, где Джафар Панахи получил «Золотого медведя» в 2015 году (как раз-таки за «Такси»), состоялась премьера иранской «Свиньи» Мани Хагиги – дерзкой хоррор-комедии, тематически близкой последним фильмам того же Панахи. И в каком-то смысле даже о нем: по сюжету загадочный маньяк убивает известных кинематографистов, но в упор не замечает опального режиссера Хасана, которому невероятно обидно оставаться в живых. «Свинья» – кино жанровое, отличное от поэтического или откровенно социального, но тем не менее глубоко иранское, наследующее все те же традиции непрямого, иносказательного повествования. Жанр в этом смысле – еще один рецепт спасения, которым пользуется, к примеру, даже американка иранского происхождения Ана Лили Амирпур в своем фильме 2014 года «Девушка возвращается одна ночью домой» – вампирской мелодраме, действие которой разворачивается в вымышленном иранском городе.
Не избежал репрессий и Асгар Фархади – сегодня, пожалуй, самый прославленный иранский режиссер. Он, как и Панахи, в 2010 году пережил запрет на работу (в частности, за поддержку того же Панахи и других режиссеров-оппозиционеров), который, впрочем, был довольно быстро снят после того, как кинематографист публично извинился и заявил, что его не так поняли. С тех пор его международная карьера пошла в гору: «Развод Надера и Симин» в 2011 году выиграл Берлинале и получил «Оскар», «Прошлое» участвовало в Каннском смотре и не осталось без призов, как и «Коммивояжер» в 2016-м – этот же фильм принес Фархади второй «Оскар». Он был в жюри Берлинского фестиваля, а в этом году попал в состав каннского судейского коллектива. Хоть и не без скандала – на этот раз не политического. Студентка Азаде Масихзаде обвинила мастера в плагиате – по ее словам, для сюжета своего последнего фильма «Герой» Фархади позаимствовал идею ее документальной картины. На каннской пресс-конференции режиссер отверг обвинения, также стало известно, что он подал встречный иск, который в случае удовлетворения грозит Масихзаде не просто тюремным сроком, но еще и наказанием в виде ударов плетьми. К Каннскому фестивалю в этом году немало этических вопросов, однако, возвращаясь к творчеству Фархади, стоит отметить, что оно разительно отличается как от острополитической сатиры Панахи, так и от поэтического кино Киаростами. Его социальные драмы хоть и глубоко укоренены в иранскую культуру, являются произведениями универсальными, лишенными какой-либо иносказательности – и потому, очевидно, снискавшими столь большой успех за рубежом. Фархади, несомненно, снимает кино на экспорт.
Можно ли тогда с уверенностью заявить, что его фильмы точно попадут в ближайшее время на российские телеэкраны? Нет, но вероятность есть – все-таки почти все они выходили в широкий отечественный прокат. А вот Джафара Панахи и Аббаса Киаростами покажут вряд ли, хоть и по разным причинам – первого по политическим (не дай бог, поймут), второго скорее с точки зрения художественной ценности – слишком уж авторское, не зрительское и не массовое кино (точно не поймут).
Куда больше шансов у фаворита ММКФ Резы Миркарими – его фильмы «Проще простого и «Дочь» в разные годы выигрывали на Московском фестивале, сам он побывал председателем жюри смотра. Его картины, как и полагается иранским фильмам, поднимают важные социальные вопросы – но куда менее виртуозно, нежели у того же Фархади, да еще и куда менее художественно. И стилистически, и по смыслу – это телефильмы, те самые «простые сюжеты и жизненные темы», проникнутые традиционными ценностями и духовностью, скорее не критикующие, а констатирующие некоторые существующие в обществе несправедливости и недостатки. Таких среднестатистических иранских фильмов в стране, надо полагать, производят немало.
Есть наверняка и совсем «беззубые» с точки зрения социально-политического контекста драмы, мелодрамы и комедии, манифестирующие традиционные ценности. Вот они-то, видимо, и придутся по душе неискушенному российскому телезрителю, для которого стриминги и платформы, развивающие авторский, разнообразный, провокационный и свободный в темах и способах их реализации контент без какой-либо цензуры, как известно, – все еще в большинстве случаев недоступная привилегия. Как с недавних пор и большое зарубежное кино. И в этом (к сожалению, не только в этом) Россия с Ираном сегодня похожи как никогда прежде.
