Петр Спивак
Ученый нарядился древним египтянином. Он дал людям ключ к языку, ушедшему в прошлое.
Джузеппе Анжелелли. Портрет Жана-Франсуа Шампольона. 1828
Возможна ли безличная, массовидная история? Увы, возможна – в недавнем нашем прошлом ее было достаточно. И все-таки мудрые люди знали, что картина прошлого – как и настоящего – слагается из множества лиц, к общему знаменателю не сводимых.
Французский литературный критик, прозаик и поэт Шарль Огюстен Сент-Бёв, родившийся 23 декабря 1804 года (ум. 1869) писал тексты не столько обзорно-аналитические, сколько портретные. И в заглавиях его книг варьируется одно и то же слово: «Литературные портреты», «Современные портреты»... В этом состоял метод Сент-Бёва: ключ к творчеству любого писателя – в его биографии, изучение которой помогает понять личность данного автора. На индивидуальном казусе делал акцент романтизм, к которому Сент-Бёв принадлежал, – вплоть до восприятия нации как коллективной личности. Последнее принесло большие беды.
Чужая душа – потемки, как известно. И, наверное, сама собою возникает аналогия с иностранным языком, с незнакомой культурой, особенно ушедшей в прошлое. Так обстояло дело в Новое время с Древним Египтом. Египтологии как науке положил начало еще один великий француз – Жан-Франсуа Шампольон, который родился 23 декабря 1790 года (ум. 1832). В 1822 году он расшифровал иероглифическую надпись II века до н.э. на знаменитом Розеттском камне – благодарственное обращение жрецов к монарху. Что ж, великое деяние на благо человечества. Но надо оговориться: обстоятельства этому сопутствовали далеко не академические. Камень нашли в Розетте участники египетского похода Наполеона I, а сам Шампольон, ярый бонапартист, заинтересовал императора этой темой и получил от него поддержку. Потом, после «перемены декораций», отправился в изгнание. Империя и наука были связаны незримою цепью.
Теперь перенесемся во времена недавние – и столкнемся с такими примерами роковой повязанности добра и зла, что закачаешься. 120 лет назад, 23 декабря 1892 года, появилась на свет Сарра Лебедева (ум. 1967), художница и скульптор, мастер портрета. Ее резцом создана целая галерея прославленных современников. Прежде всего надо назвать, наверное, надгробие Бориса Пастернака в Переделкине. Были еще Александр Твардовский, Константин Паустовский, Владимир Татлин. И – Валерий Чкалов, Алексей Стаханов. Но это все-таки обычный советский ряд. На меня в перечне работ Лебедевой куда большее впечатление производит соседство несовместимого. Чехов – и Дзержинский! И рядом с этим последним – уже упомянутый Пастернак... Традиция интеллектуальной честности требует осмыслить это явление. Проследить глубинные нити между классикой и тоталитаризмом. Не разобравшись с этим, нам к лучшей жизни не прийти.
А из прекрасной Италии протягивает руку календарный сосед – поэт и прозаик Филиппо Томмазо Маринетти, родившийся 22 декабря 1876 года (ум. 1944). В историю словесности он вошел не столько стихами, романами и драмами, сколько ведущей ролью в возникновении и становлении футуризма. «Обоснование и манифест футуризма» он самолично написал и в 1909 году опубликовал в парижской «Фигаро» как платное объявление. Там, в числе прочего, было такое: «Мы намерены воспеть агрессивное действие, лихорадочную бессонницу, бег гонщика, смертельный прыжок, удар кулаком и пощечину... Мы разрушим музеи, библиотеки, учебные заведения всех типов, мы будем бороться против морализма, феминизма, против всякой оппортунистической или утилитарной трусости...» Вполне отчетливый выбор между условным Чеховым и условным Дзержинским.
Много общего со всем этим у Владимира Маяковского, нашего футуриста и певца революционной массы. Да и у всего социалистического реализма, хоть патриархально-почвенного, хоть новаторского. И здесь, переводя взгляд с фигуры на фигуру, ощущаешь две очень важные вещи, как бы несовместимые одна с другой, но реально сосуществующие. Первая: тоталитаризм – предел (и беспредел) зла, абсолютная отрицательность, увиденная Шаламовым в колымском мироустройстве. Вторая: в реальных людях этот абсолют, к счастью, до конца не воплощается.
21 декабря 1900 года родился известный советский писатель, один из пантеона соцреалистов Всеволод Вишневский (ум. 1951). Название самого известного его сочинения – пьесы «Оптимистическая трагедия» не им придумано (его предложила великая актриса Алиса Коонен), но идеально соответствовало творческому методу Вишневского. Та же эстетика и этика и в других его текстах. Обращает на себя внимание хотя бы навязчивое «мы» в заголовках: «Мы из Кронштадта», «Мы, русский народ»... Хочется это «мы» закурсивить и тем объективизировать, сделать замятинским. Но сейчас я хочу сказать о другом. Как главный редактор «Знамени», журнала с военно-патриотическим уклоном, Вишневский выпустил в свет «Звезду» Эммануила Казакевича и «В окопах Сталинграда» («Сталинград») Виктора Некрасова. Увидел таланты, расслышал их правду. В нем было живое.
Где аналоги нашему опыту, нашим индивидуальным казусам? В Германии, само собою. 22 декабря – день рождения немецкого актера и режиссера Густафа Грюндгенса (1899–1963), многим при нацизме помогавшего, но на подмостках исправно отрабатывавшего обязательную дань режиму. Он – прообраз героя романа Клауса Манна «Мефистофель» и поставленного про нему фильма Иштвана Сабо. Остается мотать на ус.
