Антон Красовский В своей чарующей глянцевой книжке режиссер Виктюк вспоминает, как он, баловник и затейник, ставил "Служанок" в "Сатириконе". Год это был 1987-й. Съезд партии, антиалкогольная кампания, байки про Мишку меченого. А тут - на тебе - мужики в колготках и всякая антисоветчина: "Дебаты в Верховном совете, шествия коммунистов, все эти лица - это мои служанки, - пишет Роман Григорьевич. - Это Клер и Соланж. Это все плебс. Я видел спектакли, в которых играли артистки. Тогда это превращалось в кухонную свару, частный случай, сведение счетов из-за какого-то молочника. Когда же это играют артисты, то есть совершенно отчужденно, и во главе угла стоит эстетика Оскара Уайльда: искусство - покрывало на жизни, искусство определяет жизнь, эстетика не правдоподобия, а взрыва подсознания, тогда открывается философия Жене". Удивительно, никогда бы не согласился с Виктюком, если б не видал одноименный спектакль в постановке Альфредо Ариаса.
Ариас - приятный господин с томным взором из-под роговых очков. Родился в Аргентине, сколотил там труппу, потом вместе с ней переместился на дружелюбную французскую землю. Начал ставить оперы, звать на роли Изабель Аджани, давать интервью "Le Figaro" - словом, разгулялся широко. Был знаком с Жене, утверждает даже, что тот звал его когда-то на роль в кино и что теперь - спустя много лет после смерти Вора - "Служанки" - некая дань его памяти, занятное современное прочтение. И вот тут-то вся загвоздка - Ариас сделал спектакль на женщин, превратив "философию Жене" в "кухонную свару". Впрочем, Роман Григорьевич был замечен в кулуарах, так что это уже не его капризы.
Служанок играют две тетки - обычные французские артистки, таких имеют обыкновение снимать в сериалах про судей и шпионок. Хозяйку - сам Ариас, натянувший на себя чулок, маску, корсет с сиськами и дикую пластмассовую задницу. Получается история про мерзавок-лесбиянок, травящих трансвестита-хозяина ради эфемерного обогащения. Травящих, а потом в испуге отправляющихся вслед за ним - в преисподнюю. Скучно, местами очень. И даже Ариас, явившийся публике в легком крепдешиновом платьице, с походкой тетушки Чарлей и манерами великосветской эротоманки, не спасает положение. Монотонный текст, перевод которого мелькает титрами где-то под потолком, резкие терзания немолодых, но бедных женщин, мутное очарование искусственных роз - все это усыпляет, заставляет сопеть и урчать. Негромко, вполголоса, чтоб не разбудить соседа.
