Елизавета Авдошина
Камерная постановка рассчитана на 30 зрителей. Фото с сайта www.ktyz.ru
«Золотая маска – 2022» подошла к концу. Программа до последнего дня продолжила терять фестивальные показы. Так, из символичных отмен – постановка Волкострелова–Пряжко «Комитет грустящего божества» о протестах в Белоруссии, московский перформанс «Дыхание», изучающий понятие свободы. Своеобразным гарантом неприкосновенности в сегодняшней повестке стала литературная классика.
Финальным аккордом в Москве прозвучала «Анна Каренина» Красноярского ТЮЗа. Его художественный руководитель Роман Феодори экспериментирует с жанрами и формами, потому приглашение на постановку начинающего режиссера Александра Плотникова, который этим летом заявил о себе в Москве неожиданно громко (см. «НГ» от 20.08.21), для театра стало новым прорывом. Красноярская «Анна Каренина» подтвердила рождение нового имени в режиссерском цеху.
Толстовский роман, сегодня особенно востребованный в театре, имеет в последние годы не одну талантливую инсценировку. Можно вспомнить и замечательную постановку Дмитрия Крымова в МХТ им. Чехова, и блестящий спектакль во Владимирском театре драмы режиссера Владимира Кузнецова. Особый нерв, кажется, во всколыхнувшейся фем-повестке, которая сейчас занимает добрую треть и кинотематики. И разбираются с ней режиссеры-мужчины, надо сказать, сочувственно, что вызывает отдельное уважение.
В красноярском театре роман Льва Толстого инсценирован в виде квинтэссенции текста. Александр Плотников словно берет у своего мастера Камы Гинкаса метод сжатого, как пружина, действия. Оставлены лишь пары из главных сюжетных линий. Долли и Стива. Левин и Кити. Любовный треугольник Каренин–Анна–Вронский. Камерный формат «психологического балета» рассчитан всего на 30 зрителей, которые рассаживаются двумя рядами напротив таких же стульев, где затем разместятся и актеры. Реплики словно блуждают и наслаиваются друг на друга, то проговоренные вслух закадровым голосом из чьих-то размышлений, то вдруг «материализуясь» и отправляясь адресату, то обрываясь, а то неожиданно возобновляясь в диалоге. Актеры подхватывают мизансцены, «передают» их друг другу по кругу, невидимые нити связывают всех.
Во вступлении и вовсе реплики как бы впервые разбираются актерами, идя вразрез с толстовскими описаниями. Так, упоминание черных локонов Анны «путают карты», когда зритель знакомится с цветущей улыбчивой Кити (Дарья Мамичева), главная героиня же оказывается сухой блондинкой с тревожным и усталым выражением лица (Анна – Елена Кайзер). Обреченность ее страсти к гордецу и повесе Вронскому (Александр Князь) подчеркнута их разницей в возрасте. Внезапное чувство становится лекарством от быстротечности времени рядом со стареющим мужем и выросшим сыном.
Герои романа, встречаясь на бумаге время от времени, тут помещены в единое стесненное пространство, где они вынуждены видеть и слышать друг друга ежеминутно. Становятся невольными соглядатаями чужой личной жизни и интимных переживаний. Весь спектакль – визуализированная метафора: свет смотрит на Анну, а Анна вынуждена оглядываться на свет. Но это уже не толстовское высшее общество с безупречным фасадом строгой морали и рьяным остракизмом, это исключительно зона души и совести Анны, которая гибнет, назло всем цепляясь за мысль о зависти, что и все женщины хотели бы (и Долли, и Китти), но не решились – таким образом трактуя свою избранность.
Сценическое пространство павильона обставлено как декорированная танцевальная зала, обрамленная пышными французскими портьерами, на них публика видит укрупненные кинокамерой лица участников спектакля – крупные черно-белые планы отсылают к советской экранизации романа с ее актерскими портретами, но уже устаревшей психологией. К финалу же одиночество Анны усиливают проявляющиеся из-под приподнятых портьер зеркала, фиксирующие ее замкнутость в собственной иллюзии (художники – Александра Дыхне и Евгения Ржезникова). Впрочем, иллюзия взаимной любви рушится раньше, когда патологическая страсть замирает на грани насилия и самоистязания: доводя Вронского до бешенства ревностью, Анна чуть не оказывается задушенной, но ее это лишь подстегивает к вожделению.
У каждого здесь свое горе. Жалко и Стиву (Владимир Мясников) с неизбывной тоской в глазах, доброго малого, бесконечно ранящего жену как бы походя, но осознающего неисправимость собственной мужской природы. И Каренина (Анатолий Малыхин) с пустоватым лицом и нелепыми маленькими руками, молчаливо и покорно сидящего на задворках развернувшейся драмы, уже и не знающего толком, нужна ли ему манипуляция сыном ради того, чтобы удержать Анну. Но настоящими героями действия становится отнюдь не чета Карениных, а персонажи второго плана – Долли (Марина Бабошина) и Левин (Юрий Киценко). Герои, вызывающие сильнейшее сострадание, – так подлинно и тонко актеры доносят их характерность.
Согбенная Долли с глазами побитой собаки, страдающая от жгучей несправедливости – отдать всю себя семье, детям и получить взамен нескончаемый обман мужа. Ее жертвенность и свет человеколюбия, которые феноменально проносит актриса через все действие, изредка вспыхивая взглядом надежды, согревают этот леденящий круговорот страстей. Трогательный Левин, как ребенок, отрицает устои общества, разрушающего самое ценное – живые чувства – своими мертвенными правилами. Он счастливо выигрывает свой спор – с невестой, наконец, дожидаясь ее взаимной симпатии, и – с обществом, противопоставляя краху его патриархальных браков союз равных личностей.
