Дарья Курдюкова
Третьяковка показывает большую часть своей коллекции, посвященной искусству Востока. Фото агентства «Москва»
Выставку «Путь на Восток» готовили около пяти лет. Движение в Туркестан авангардистов и сочувствующих, параллельно – неоакадемистов из Ассоциации художников революционной России (АХРР), создание местных объединений, охрана памятников, с одной стороны, и коллективизация, с другой, агитсостав «Красный Восток» и строительство Турксиба, Центральная Азия как приют эвакуированных в войну, – куратор Игорь Смекалов и сокуратор Екатерина Архипова собрали внушительную панораму имен 1920–1940-х, не ограничиваясь понятием Туркестанского авангарда. Это самый крупный показ посвященной Востоку части собрания Третьяковки, дополненный работами из других музеев и частных коллекций.
Многосоставную, с разделами и подразделами, экспозицию можно представить себе поездом. Сначала это агитсостав «Красный Восток» – из тех «ярких, художественно расписанных поездов», которые по замыслу функционеров ВЦИК должны были «изрезать всю Советскую Россию», представляя «передвижные летучие библиотеки, книжные склады, кинематографы, передвижные трибуны, инструкторские и осведомительные аппараты». За кинохроникой Александра Дорна идет кукольный театр Николая Шалимова и Василия Хвостенко: эти отправленные на Туркестанский фронт красноармейцы придумали, что следовавший за фронтом «Красный Восток» явит в городах и весях представления «Корона и звезда» (по шалимовской пьесе) и «Гидра контрреволюции». Министр-казнокрад, царь, капиталист и много кто еще сработаны из дерева и папье-маше, и надо всеми господствует главный герой Петрушка, революционер с растущей из головы красной звездой. Кураторы называют кукол примером футуристической скульптуры, но самое удивительное, что эти вещи сохранились.
Строительство Турксиба в конце 1920-х как очередное доказательство превращения Востока в социалистический полигон показано, разумеется, не с социальной и политической стороны, но глазами командированных художников и в фильме Виктора Турина «Стальной путь (Турксиб)». Наконец, возвращение в 1943-м из эвакуации декана живописного факультета, а вскоре директора Суриковки Герасимова (не главного соцреалиста Александра, а второго по известности – Сергея) представлено акварельной серией «Самарканд–Москва» – от кишлаков, хаузов, верблюдов к серой, холодной заснеженности.
Помимо живописи и графики в экспозицию вкраплены фотографии Макса Пенсона, скульптура и декоративно-прикладное искусство вроде плакеток из папье-маше, сделанных Еленой Коровай и Надеждой Кашиной на темы 8 марта и пионеров на хлопке. Здесь много и очевидных, и главное, не самых известных и имен, и объединений. Хотя большой проект по распространению современного искусства посредством открытия на местах Свободных художественных мастерских, возникший в недрах Изо Наркомпроса в 1919-м, уже к 1921–1922-му для регионов иссяк. Им велели жить на самообеспечении, фактически ликвидировав, и большая часть произведений этих мастерских теперь утрачена.
Опорными точками экспозиции стали не только Турксиб, но и объединивший многих художников Туркомстарис, Туркестанский комитет по делам музеев и охраны памятников старины, искусства и природы. Это с одной стороны. Другая линия вписывает Восток в противостояние авангардистов, многие из которых учились во ВХУТЕМАСе, и неоакадемистов АХРР, ассоциации – «генеральной репетиции» будущего Союза художников с соцреалистическим видением. Но важнее, что эта известная линия здесь беспрестанно ветвится, представляя тех, кто, как ушедшая в выразительный неопримитивизм Ольга Соколова, старался отыскать свою тропинку и в 1930-х.
Попытки скрестить социалистический репертуар с азиатским колоритом часто отзывались натужной плакатностью, как в «Окучке хлопка» и «Торжестве ленинско-сталинской национальной политики» у Николая Карахана, а у зрителя отзываются недоумением. Но поиски интонации оставляли и примеры, по-своему удивительные. Дипломная картина Семена Чуйкова во ВХУТЕИНе – «Собрание в ауле. Турксиб» вообще-то о Турксибе не напоминает, скорее это почти фресковая по строю и настрою сцена с собравшимися в кружок людьми, эпичная, строгая и колоритная. Собственно фрески на выставке тоже имеются – с киргизскими детьми, увиденными в 1930-х Белой Уитц и Оксаной Павленко. Еще тут мелькают отсылки к иконописи на созданных Львом Крамаренко (наставником Игоря Савицкого, основавшего знаменитый Нукусский музей, чьи работы в конце мая представят на выставке в Новом Иерусалиме) темперой по левкасу портретах жены Ирины Жданко и пожилого таджика. Такие экзерсисы 1930-х по сплавлению техник, ассоциирующихся с совершенно разными культурными кодами, на выставке становятся продолжением опытов Алексея Исупова в начале 1920-х, когда отца с детьми он писал темперой на доске, вспоминая и ренессансные портреты, и восточные миниатюры.
Трансформации, приключавшиеся с художниками в Центральной Азии, где, по словам Фаворского, «тени нет почти совсем», поскольку солнце стоит прямо над человеком (а тень оказывается прямо под ним), еще в 1920-х заставляли даже завзятых реалистов-ахрровцев пустить в свои академически выверенные опусы свет и цвет. Что уж говорить о тех, кто внутреннее был свободнее и восприимчивее ко всякого рода экспрессии. Вот Бухара у Юлии Разумовской, вечерняя, дневная, торгующая под старыми сводами, в окошках, – живописная сама по себе, тут делается совершенно гипнотической. Дополнительные цвета кричат друг другу в ухо, раскаляется и синий, горячий воздух вязнет сам в себе, съедая детали и оставляя силуэты – пестрые, желтые на свету и синие контражур – неотъемлемую часть ландшафта и колорита. А Варшам Еремян солнцем и красочностью зарядил даже черно-белые рисунки. Он виртуозно правит пятном, линией, силуэтом и ракурсом – его «Лепешечники» тоже даны контражур, а тени, точно по Фаворскому, оказались прямо под ними. Тушь то концентрируется, то «плавится» размывкой, пока сквозь будничную жару и истому пульсирует заразительная легкость взгляда. В конце концов, через длинную череду залов «Путь на Восток» дает зацепки, чтобы дочитать и додумать. Ведь показан художественный мир не двух полюсов, условно авангарда и реализма, а куда более многообразный.
