Елена Семенова
Игорь Волгин – поэт, филолог, шестидесятник. Фото Елены Семеновой
В клубе «Дача на Покровке» прошла презентация поэтической книги филолога, достоеведа Игоря Волгина «Персональные данные». Событие, безусловно, знаковое. Не так часто человек, которого на многие годы поглотила «суровая проза» Достоевского, возвращается к поэзии – и более того, стихи реально звучат, в том числе и для молодого поколения. Игорь Волгин читал их не раз, например, в МГУ им. Ломоносова на Моховой, где он много лет преподает журналистику и руководит литературной студией «Луч». Теперь чтения прошли в камерной атмосфере клуба. Игорь Леонидович пояснил название книги, хотя логика была вполне понятна. Ведь как раз поэтические опусы стихотворцев являются их анкетой, «персональными данными» в анналах времени. По этому поводу Волгин вспомнил слова Бориса Пастернака о том, что «книга есть кубический кусок горячей, дымящейся совести». Было совершено «окуновение» в органичный для филолога век XIX: Волгин вспомнил литературные «шалости» Ивана Дмитриева и Николая Карамзина. У второго вышел в 1794 году сборник «Мои безделки», а через год Дмитриев издал свой сборник «И мои безделки». Свое долгое стихотворное молчание после напутствия в 60-е Павла Антокольского, после выхода книг «Волнение», «Кольцевая дорога», «Шесть утра» Волгин объяснил тем, что ему стал неинтересен его лирический герой, так он был захвачен героем своих филологических штудий.
Игорь Леонидович читал, сидя за столиком, освещенным уютной лампой с абажуром. Возникало ощущение, что поздние стихи (в книге раздел так и зовется) реально дымились. Может быть, сыграла роль манера чтения, которая отличается от популярной ныне напористой, но зачастую плоской эстрадности, декларативности, а восходит к вдохновенной манере поэтов Серебряного века. Игорь Волгин по поэтической крови – шестидесятник, о чем свидетельствуют ранние опыты. Ныне же шестидесятничество, подкрепленное филологическим опытом и мудростью, но не утерявшее задора, получило новое качество. Качество это, как представляется, в особом типе «дымящейся» гражданской публицистичности его строк, в которых ирония сплетается с серьезным тоном, а судьба лирического героя слита с судьбой страны: «Восходит красная луна/ над чудью, нелюдью и мерью./ Прощай, великая страна,/ ушедшая, не хлопнув дверью. <…> Твой путь и светел, и кровав./ И, словно древние этруски,/ ты канешь в вечности – не дав/ хотя б отпеть тебя по-русски». Цитировать хочется многое. И стихи про детство: «год военный, голый, откровенный», и иронично-мудрое «Извинение перед насекомым»: «Однажды, сидя у компа/ и сочиняя невозбранно/ во гневе я убил клопа,/ приползшего на свет экрана. <…> Чтоб не вводить себя во грех/ и жить на совести без пятен,/ мочить не надо даже тех, кто нам, положим, неприятен». Но из публики робко просили: «Пожалуйста, про дочерей!» Это стихотворение не из последних, но это одна из тех вещей, где Волгин достиг страшного, колеблющего бездну звучания. «Мне дочери нынче явились во сне:/ все трое – печальны, все трое – одне./ В безвидной пустыне иль мертвых горах,/ где ветер вздымает лишь каменный прах,/ где бледное небо подобно стеклу,/ стоят они, очи вперяя во мглу./ И нету окрест ни листка, ни леска,/ и черная птица над ними – тоска». А в перерыве между чтениями добрые слова об Игоре Леонидовиче – о его чувстве времени, набоковской образованности и о том, что он долгие годы «служит» камертоном для учеников, – говорили поэты Ефим Бершин, Валентин Резник и Мария Ватутина, писатель Владислав Отрошенко и другие.
