Борис Романов
|
|
Николай Бердяев: «Еще в марксистский период у меня появились тоска и дурное предчувствие, связанное с революционным марксистским миром». Фото из журнала «София», № 3. 1914 |
Свойственная философу независимость и свобода мысли поставили его над всеми противостоящими «партиями», и именно поэтому наследие Бердяева сохраняет свою актуальность. «Я восставал против дворянского общества, против революционной интеллигенции, против литературного мира, против православной среды, против коммунизма, против эмиграции. Я всегда был ничьим человеком, был лишь своим собственным человеком, человеком своей идеи, своего искания истины», – признавал Бердяев в автобиографической книге «Самопознание».
Верующий вольнодумец
Николай Александрович Бердяев принадлежал к верхнему слою русского потомственного дворянства. Его прадед, генерал-аншеф Николай Бердяев был новороссийским генерал-губернатором, а дед Михаил Бердяев – атаманом войска Донского. Его отец был кавалергардским офицером, затем киевским уездным предводителем дворянства, выйдя в отставку, 25 лет занимал должность председателя правления банка Юго-Западного края. Мать – Александра Сергеевна, урожденная княжна Кудашева, имела также французское аристократическое происхождение по материнской линии.
Семья жила в Киеве, где и родился в марте 1974 года Николай Бердяев. Отец Александр Михайлович Бердяев придерживался просветительских и светских воззрений, поэтому Николай в детстве был далек от церкви и религиозного воспитания.
Сначала его определили в Киевский кадетский корпус. Затем он продолжил свое образование в Киевском университете, где принял активное участие в оппозиционном студенческом и социал-демократическом движении. В 1898 году студент Бердяев был арестован за пропаганду антиправительственных идей, исключен из университета и после месячного заключения отправлен в ссылку в Вологодскую губернию, где оказался в компании с другими ссыльными революционерами: Борисом Савинковым, Анатолием Луначарским, Александром Богдановым, писателем Алексеем Ремизовым. После краткого увлечения народничеством молодой Бердяев порывает с ним и переходит на позиции марксизма.
Но уже тогда Бердяев показал себя оригинальным мыслителем, сочетавшим марксистские установки с философским учением Канта. «Еще в марксистский период у меня появились тоска и дурное предчувствие, связанное с революционным марксистским миром. Все это вело меня к внутреннему перевороту», – вспоминал Николай Бердяев. И этот переворот случился. Особую роль в его переходе не просто к философскому идеализму, но и к религиозной христианской философии сыграли труды Владимира Соловьева.
В 1904 году Бердяев переехал из Киева в Петербург и по предложению Дмитрия Мережковского участвовал в журналах «Новый путь» и «Вопросы жизни», где рассматриваются вопросы «нового религиозного сознания», получившего наименование богоискательства, должного преодолеть узкий позитивизм и материализм, свойственный тогда большей части передовой интеллигенции.
Также Бердяев участвует в собраниях на квартире в так называемой башне у поэта и философа Вячеслава Иванова. Там господствовала идея синтеза различных форм творчества: философии, литературы, театра, музыки, живописи – «утонченная культурная лаборатория» по определению Бердяева. Эти собрания, сопровождавшиеся театрализованными представлениями, мистериями в древнегреческом духе в честь бога Диониса, шокировали благопристойное общество.
Будучи близким с четой Мережковского и Гиппиус, Бердяев не смог всерьез воспринять их декадентскую идею создания новой религии – «Третьего завета» для духовно избранных. Произошел мучительный разрыв, после которого Бердяев окончательно обратился к православию, принял участие в создании и деятельности Религиозно-философского общества имени Владимира Соловьева. Но, став православным христианином, он чувствовал себя неуютно и в этой догматической атмосфере. Он остался, по его собственным словам, верующим вольнодумцем.
Революционные флюиды
Важнейшей богословской проблемой философии Бердяева был вопрос о происхождении зла. По мысли Бердяева, Бог открывает себя миру, но не управляет им, оставляя человеку свободу выбора. Бердяев видел грех исторической церкви в создании ложной теократии на католическом Западе и не менее ложное обожествление императорской власти на православном Востоке. Неприемлемым для него оставалось и церковное учение о вечных муках грешников в аду. Бердяев считал этот догмат несовместимым с христианской любовью и полагал (несмотря на весь свой философский персонализм) ограниченной идею личного спасения в христианстве без спасения всеобщего.
Важным событием в эволюции взглядов Николая Бердяева стало его участие в знаменитом философском сборнике «Вехи» в 1909 году. «Вехи» как бы подводили черту под трагическими событиями первой русской революции и предлагали критическое религиозно-нравственное осмысление роли русской революционно-демократической интеллигенции. В сборнике приняли участие Сергей Булгаков, Михаил Гершензон, Александр Изгоев, Богдан Кистяковский, Петр Струве, Семен Франк.
Вышедшие под редакцией Михаила Гершензона, призвавшего «благословлять власть, которая своими штыками еще охраняет нас от ярости народной», «Вехи» подверглись ожесточенной критике с разных сторон, не только со стороны социалистов, – Ленин назвал его «энциклопедией либерального ренегатства», а Горький – «мерзейшей книжицей за всю историю русской литературы», – но и со стороны либеральных кругов. Под редакцией лидера кадетов Павла Милюкова вышел сборник «Интеллигенция в России» с обличением реакционной позиции «Вех».
Открывала сборник «Вехи» статья Бердяева «Философская истина и интеллигентская правда». Бердяев обвинял оппозиционную интеллигенцию в грехе «народопоклонства», тяге к уравнительной справедливости, склонности к утилитаризму и отрицанию высокой культуры, если она не служит делу социального освобождения. Как писал Бердяев впоследствии: «Я считал революцию неизбежной и приветствовал ее. Но характер, который она приняла, ее моральные последствия меня оттолкнули и вызвали во мне духовную реакцию».
В 1913 году у Бердяева произошел конфликт со Святейшим синодом, едва не кончившийся серьезным судебным приговором. Он опубликовал статью «Гасители духа» против жестокого преследования монахов-имяславцев на Афоне со стороны царских властей и Русской православной церкви. Из-за начавшейся Первой мировой войны рассмотрение дела было отложено. И только февральская революция 1917 года, которую он приветствовал, окончательно избавила философа от судебных обвинений в богохульстве, грозивших вечной ссылкой в Сибирь. Но радость быстро сменилась разочарованием. Бердяев в происходящем хаосе событий увидел подтверждение своих выводов о неспособности революционной интеллигенции к созидательному государственному строительству.
Октябрьский переворот и последовавшую Гражданскую войну Николай Бердяев пережил в Москве, принимая активное участие в общественной жизни. Он стал профессором Московского университета, участвовал в создании Вольной Академии духовной культуры, выступал с лекциями, ему в числе 12 ученых был предоставлен властями особый академический паек. Тем не менее в феврале 1920 года он подвергается аресту ВЧК по подозрению в участии в подпольном «Тактическом центре». Бердяева допрашивал сам Феликс Дзержинский в присутствии возглавлявшего Моссовет Льва Каменева. Бердяев произнес перед присутствующими сорокаминутную речь, где объяснил, что, хоть он человек не политический, он отвергает коммунизм по религиозным, философским и моральным основаниям. После этого был освобожден и по приказу главы ВЧК доставлен домой на мотоцикле под охраной.
Бердяев стал одним из участников инициированного Петром Струве публицистического сборника «Из глубины», задуманного как продолжение «Вех», где авторы попытались осмыслить происходящие катастрофические потрясения. В статье «Духи русской революции» он утверждал, что Достоевский «пророчески раскрыл духовные основы и движущиеся пружины русской революции». Бердяев вступил в спор с Михаилом Гершензоном, редактором знаменитых «Вех», который теперь уже благословлял иную власть, утверждая, что только большевики выведут Россию на правильный исторический путь.
В 1922 году в числе виднейших представителей русской науки и культуры Николай Бердяев был выслан из страны на так называемом «философском пароходе».
Спор с Иваном Ильиным
Философу было свойственно трагическое восприятие жизни и исторического процесса. Начало 1920-х годов для мыслителя стало периодом заметного политического поправения. Бывший марксист публикует работу «Философия неравенства», где он обрушивается на социалистические уравнительные доктрины, и сочинение «Новое средневековье», в котором предсказывает кризис либеральной демократии и светского гуманизма в Европе, возникновение диктатур, в которых «народная стихия наделит избранных личностей священными атрибутами власти». Примером такой диктатуры был, конечно, возникший в Италии режим Муссолини. Но и советскую Россию автор также относит к «новому средневековью», где власть принимает сакральный характер.
Сначала Николай Александрович с женой Лидией Юдифовной и ее сестрой Евгенией поселились в Берлине. Известно, что в 1917 году его супруга перешла из православия в католичество и приняла монашеский обет. После недолгого проживания в Берлине в 1924 году они переехали в Кламар (пригород Парижа). Бердяев участвовал в деятельности православного Братства Святой Софии – Премудрости Божией, главой которого стал философ отец Сергий Булгаков. Но затем произошел разрыв с членами братства. Он остался прихожанином церкви Московского патриархата, в результате его начали подозревать в просоветских симпатиях. Бердяев резко не принял реставраторские взгляды правого крыла эмиграции, для него была неприемлемой позиция Зарубежной православной церкви во главе с митрополитом Антонием (Храповицким).
В идейном противостоянии либеральных изданий – «Последних новостей» Павла Милюкова и консервативного «Возрождения», которое в середине 1920-х годов редактировал Петр Струве, – он целиком на стороне первых. После критических нападок в его адрес со стороны члена братства Петра Струве в газете «Возрождение» Бердяев в 1925 году покинул Братство Святой Софии.
Особо остро эти разногласия проявились в жесткой полемике Бердяева с философом-гегельянцем Иваном Ильиным, так же, как и Бердяев, высланным из СССР. Ильин хорошо известен в современной России, вокруг его наследия ведутся жаркие споры, особенно с учетом того, что его пытаются объявить одним из идеологов «Русского мира», называют его именем культурные и научные учреждения, а цитаты из его работ звучат с самых высоких трибун.
Иван Ильин, придерживавшийся консервативных и монархических взглядов, в эмиграции стал претендовать на роль главного идеолога Белого движения, хотя сам он в нем, находясь во время Гражданской войны на советской территории, участия не принимал. Бердяев опубликовал в 1926 году в религиозно-философском журнале «Путь», редактором которого он был с 1926 по 1939 год, критическую статью «Кошмар злого добра», направленную против большевизма. Статья была направлена против брошюры Ильина «О сопротивлении злу силою».
Как известно, Иван Ильин выступал за создание в России так называемой Национальной диктатуры, идеал которой он видел тогда в фашистском режиме Муссолини. Главное обвинение Бердяева состояло в том, что Ильин проповедует «Чека во имя божие», что более отвратительно, чем «Чека во имя дьявола», и вся его программа пронизана антихристианским духом. В ответ Бердяев получает не менее резкий ответ Ильина, опубликованный Струве в «Возрождении» под названием «Кошмар Н.А. Бердяева. Необходимая оборона», содержавший нападки личного характера.
Детерминированный коммунизм
Важным этапом в развитии политических воззрений философа стала опубликованная в 1938 году и ставшая широко известной книга «Истоки и смысл русского коммунизма».
Еще до этой работы Бердяев рассматривал марксистское учение как имеющее религиозные корни. Ему присущи свои святыни – пролетариат, который наделяется явно мистическими функциями спасения мира, свое учение о грехопадении, эсхатологическое осмысление исторического процесса, который должен завершиться прыжком из царства необходимости в царство свободы и установлением земного рая – коммунизма в полном соответствии с хилиастическими представлениями о царстве Божием на Земле. Любопытно, что и ряд социал-демократов после революции 1905 года, в первую очередь Анатолий Луначарский (будущий глава Наркомпроса), пытались придать марксизму религиозное обоснование.
Важнейшим тезисом данного труда было опровержение широко распространенного в правых консервативных кругах русской эмиграции мнения о том, что социалистические идеи были чужды России и искусственно навязаны православной стране беспочвенной радикальной интеллигенцией. Наоборот, по Бердяеву, русский коммунизм был детерминирован всем ходом отечественной истории, и его корни лежат не столько в западном марксизме, сколько в русской революционной идеологии нигилистов и народников, а также в традициях авторитарного самодержавного правления.
«Коммунизм в России принял форму крайнего этатизма, и это, к сожалению, вполне согласно со старыми традициями русской государственности», – утверждал Бердяев. Широкую известность приобрела интерпретация Бердяевым русского коммунизма как проявления мессианской идеи XVI века монаха Филофея о Москве как Третьем Риме, принявшей апокалиптическую и революционную форму.
А тезис Бердяева о том, что «большевизм есть третье явление русской великодержавности, русского империализма» после Московского царства и Петербургской империи приобрел большую популярность в западной советологии. Также Бердяев полагал, «что коммунизм в период сталинизма может не без основания представляться продолжением дела Петра Великого», на русской почве не коммунизм, а именно либерализм оказался нереализуемой утопией.
Но из этих утверждений с элементами фатализма никак не следует, что Бердяев оправдывает сложившийся в СССР политический режим. «Русский коммунизм, с моей точки зрения, есть явление объяснимое, но объяснение не есть оправдание, – подчеркивал Бердяев. – Неслыханная тирания, которую представляет собой советский строй, подлежит нравственному суду, сколько бы вы ее ни объясняли».
Особое возмущение автора вызывает преследование церкви и борьба с христианством. И здесь Бердяев поднимается до пророчества: если антирелигиозная пропаганда искоренит в русском народе христианские чувства, «то осуществление коммунизма сделается невозможным и окончательно победит тип шкурника, думающего только о своих интересах». Он призывает видеть не только ложь, но и социальную правду коммунизма и декларирует свою антибуржуазность, а политические взгляды определяет как персоналистический социализм, основанный на христианском братстве людей.
Христианский социализм
Не находя понимания у многих представителей русской эмиграции, Николай Бердяев сближается с французскими католическими мыслителями левого направления – сторонниками христианского социализма. Речь идет о Жаке Маритене и Эмманюэле Мунье, авторе «Манифеста персонализма» (1936), христианском коммунисте Пьере Паскале. Тесные отношения возникли у Бердяева с писателем Роменом Ролланом, большим другом СССР, который был женат на дальней родственнице Бердяева поэтессе Марии Павловне Кудашевой.
В течение многих лет в гостеприимном доме Бердяева по воскресениям в пять часов вечера собирались друзья. Среди них были философы Лев Шестов и Георгий Федотов, поэтесса Марина Цветаева, мать Мария (Скобцова). Эти встречи Бердяев очень любил, это был единственный день в неделе, когда он отдыхал от работы в обществе близких ему людей.
Резкую отповедь дал Бердяев на изгнание из Свято-Сергиевского Богословского института в Париже преподавателя, христианского философа Георгия Федотова за его демократические взгляды и отрицательное отношение к политике генерала Франко в Испании. Он опубликовал статью в журнале «Путь» под названием «Существует ли в православии свобода мысли и совести?», в которой с возмущением отметил, что, «оказывается, защита христианской демократии и свободы недопустима для профессора Богословского института».
Вторая мировая война стала новым этапом в творчестве Николая Бердяева. Оставшись в оккупированном немцами Париже, он написал работу «Русская идея», где подробно анализировал историю русской общественной мысли.
С началом германского вторжения в Советский Союз Бердяев занял последовательно патриотическую позицию и решительно осудил тех, кто, как, например, Дмитрий Мережковский, видел в Гитлере освободителя от большевизма. Этих людей в среде эмиграции он считал изменниками и отказывался с ними общаться. «Я все время верил в непобедимость России. Но и опасность для России переживалась мучительно. Естественно, присущий мне патриотизм достиг предельного напряжения. Я чувствовал себя слитым с успехами Красной армии», – писал Бердяев в «Самопознании».
После освобождения Парижа Бердяев участвовал в работе просоветского «Союза русских патриотов», выступил с докладом «Русская и германская идеи», общался с сотрудниками советского посольства. Над своим домом Бердяевы вывесили красный флаг.
Он внимательно следил за происходящим на родине. Тяжелое впечатление произвела на философа травля Анны Ахматовой и Михаила Зощенко, на которую он откликнулся возмущенной статьей в парижской газете «Русские новости». Отвечая на критику в свой адрес, в том числе и со стороны давнего друга философа Георгия Федотова, за просоветские симпатии, которые он и не отрицал, Бердяев в «Самопознании» писал: «Нужно пережить судьбу русского народа как свою собственную судьбу. Я не могу поставить себя вне судьбы своего народа, оставаясь на высоте каких-нибудь отвлеченных либерально-демократических принципов».
Николай Александрович Бердяев скоропостижно скончался 23 марта 1948 года за своим письменным столом. Он пережил свою жену Лидию, ушедшую из жизни в 1945 году. В 1960 году сестра его покойной жены Евгения Рапп передала архив Бердяева в советское посольство в Париже.
Николай Лосский в своей «Истории русской философии» так определил общественные взгляды философа: «Бердяев является поборником западноевропейского и русского гуманизма, а именно абсолютной ценности личности и ее неотъемлемых прав на духовную свободу и приличные условия жизни. Он убедительно доказывает, что эти принципы могут быть последовательно обоснованы только на основе христианского мировоззрения».
