Елена Сидорова
Фото Reuters
Прошел почти месяц с тех пор, как глава Европейской комиссии (ЕК) Урсула фон дер Ляйен представила проект так называемого «репарационного» кредита для Украины. В нем говорится об обеспечении российскими активами на сотни миллиардов евро (впоследствии оценки итоговой суммы стали меняться от 140 до 185 млрд евро) кредита Украине для финансирования боевых действий и не только их. Российские активы сейчас заморожены, и проект ЕК позволит использовать эти средства без их прямого ареста (де-факто экспроприации). Риски, связанные с последним действием, широко обсуждались в том числе на неформальном саммите ЕС в Копенгагене, и их сочли в ряде стран неприемлемыми. Погашение же этого кредита Украиной произойдет только после выплаты Россией репараций.
С сугубо фискальной точки зрения этот проект для ЕС – сплошная выгода, поскольку речь идет не о собственно европейских кошельках (состояние госфинансов в большинстве стран ЕС плачевно, причем даже в крупнейших экономиках – казус Франции с отставкой уже пятого макроновского правительства из-за бюджетных вопросов об этом недвусмысленно свидетельствует). Более того, как уже подсчитали дотошные немецкие эксперты, принятие этого проекта почти эквивалентно сумме совокупной помощи Украине, которая поступила из ЕС за три года (с 2022 года). Средства кредита предполагается направлять на различные, в том числе и военные, нужды Украины.
Проект уже с момента своего обнародования вызвал жаркие дебаты и в начале октября так и не был принят, что связано с жесткой позицией Бельгии (там и находится европейская клиринговая палата, с помощью которой предполагается реализовать проект) и опасениями Франции и Люксембурга относительно правовых аспектов и рисков.
За ожесточенными дискуссиями относительно российских замороженных активов и потенциального грабежа скрывается иная, более фундаментальная тема, которая в течение многих десятилетий является камнем преткновения в ЕС. А именно – сколько можно добиваться «палочного» единогласия при решении важнейших общесоюзных вопросов как в политике, так и в экономике.
То, что в проекте репарационного кредита фигурирует ст. 31 (бывш. 15) п. 2 Договора о ЕС (ДЕС), не случайно: «Совет постановляет квалифицированным большинством, когда он принимает решение, которое определяет действие или позицию Союза, на основании решения Европейского совета о стратегических интересах и целях Союза». Статья давняя, перекочевала в действующий Лиссабонский договор из предыдущего, Маастрихтского, причем его первой версии, о чем говорит пометка «бывш.», но применения пока не находила. Теперь, похоже, найдет.
Это не канализированное раздражение против премьеров Словакии и Венгрии Роберта Фицо и Виктора Орбана, которых считают пророссийскими лидерами, одиозными с точки зрения руководства ЕС. Их возражения тормозят процесс принятия ряда общеевропейских решений. Это даже не вопрос применения санкций против своих же стран-членов (внутренние санкции в ЕС работают и демонстрируют свою эффективность). Это закономерный итог. Дело в том, что принцип единогласия раздражает уже слишком многих в ЕС, причем не только политиков. И политологи, и экономисты много лет писали, что с точки зрения углубления европейской интеграции принцип единогласия выступает не стимулом, а препятствием. Это стало особенно очевидно после самого крупного в истории ЕС расширения (2004). Отметим, что наиболее явное негативное влияние этот принцип оказывает на интеграцию в фискальной сфере, поскольку под него подпадают любые вопросы налогов и наднациональных финансов.
Если ст. 31 п. 2 будет задействована (надо полагать, что случится это не раньше 2026 года, поскольку без ответа пока остается слишком много вопросов относительно деталей «репарационного» кредита), то речь пойдет не о порче имиджа ЕС как участника международных финансово-экономических отношений, не о желании платить из чужого кармана за собственные решения и даже не о желании побольнее уязвить Россию – все это вторично. Речь идет об изменении базовых принципов функционирования всего европейского интеграционного объединения.
Как отмечают французские эксперты из авторитетного Института Делора, это «важный поворотный момент для общей внешней политики и политики безопасности, которая до сих пор была в значительной степени парализована правилом единогласия». Эксперты сравнивают применение ст. 31. п. 2 с «коперниковской революцией», и с ними можно согласиться. Закостенелость ЕС при принятии важнейших решений вредна, и применение такой «лазейки», как ст. 31 п. 2, способно придать Евросоюзу недостающую ему гибкость. Подобная тенденция может распространиться не только на политические, но и на экономические аспекты интеграции, что даже не потребует изменения основных Договоров ЕС (те тоже меняются с применением принципа единогласия).
Кстати, подобный кейс будет весьма поучительным и для Евразийского экономического союза (разумеется, не в плане экспроприации чужих активов), где схожая ситуация служит одной из причин стагнации интеграционных процессов.
