Фабрика и театр приносят хорошую прибыль
Константин Алексеев пришел служить на золотоканительную фабрику в 1881 году. В том же году он впервые вышел на сцену под псевдонимом Станиславский. Начиная с этого момента карьера актера и фабриканта идут рука об руку вплоть до национализации предприятия в 1917 году.
Стать помощником управляющего К.С. был вынужден в 1893 г. после ранней смерти отца и трагической гибели двоюродного брата Николая Алексеева, на которого было совершено покушение в здании Думы. Эти обстоятельства принудили его взяться за руководство семейным бизнесом. Его деловые качества были настолько очевидны, что вскоре К.С. был избран директором Правления, но рок продолжал преследовать молодого фабриканта.
В 1886 г. умер член правления, друг и «мотор» многих преобразований К.С. А.Шамшин. В 1903 г. скончался энергичный Э.Бухгейм, член правления товарищества. Однако К.С. не стал впадать в отчаяние, он был уверен ≈ придут другие, способные толково продолжить работу. И действительно, началось выдвижение новых управленцев. Выход из сбытового кризиса золотоканительной фабрики нашел инженер Т.Алексеенко-Сербин. Учитывая растущий спрос на провода и кабели, в 1905 г. он предложил организовать на фабрике отделение по производству изолированных проводников. Позднее, в 1910–1912 гг., самое активное участие в жизни фабрики принял Т.Шамшин: фабрику полностью укомплектовали новейшим оборудованием, был введен в строй кабельный корпус. Отметим, что в 1908 г. Шамшин окончил Высшее техническое училище, ныне МВТУ им. Н.Э.Баумана, а для ознакомления с производством кабельного оборудования поступил на две недели простым рабочим на завод Siemens & Halske в Вене.
Между тем разрываться между сценой и фабрикой было все труднее, в первую очередь это негативно отражалось на материальном положении К.С.: театральные теоретические изыскания и работа в экспериментальной студии требовали денег. К тому же ранее, в 1905 году, он вложил немало собственных средств в новую студию на Поварской. В сезоне 1910/11 г. К.С. практически не принимал участия в делах театра и фабрики, ситуация заставила его быть осмотрительнее в тратах. Вероятно, именно поэтому в январе 1912 г. он скорректировал свои финансовые отношения с МХТ. Если раньше он безвозмездно вкладывал личные средства в помощников (Л.Сулержицкого, Е.Вахтангова, В.Волькенштейна, О.Гзовскую), теперь же счел необходимым, чтобы впредь МХТ возмещал ему эти траты. Также он хотел упорядочить вознаграждение за свой актерский труд в том случае, если выходил на сцену больше четырех раз в неделю. Театр принял эти условия. Получив требуемое финансирование, Станиславский смог опять весьма удачно делегировать полномочия: преподаванием системы Станиславского занялись Л.Сулержицкий и Е.Вахтангов. Сам же мэтр приходил на занятия лишь время от времени. К 1913 г. К.С. стал умело маневрировать интересами, управляя уже тремя объектами: фабрикой, МХТ, студией. Старания оказались хорошо вознаграждены. В 1913 г. «театр выдает дивиденд ≈ 60 000, несмотря на панаму (ужасные расходы по декорациям)».
Но в 1916 г. возник очередной управленческий кризис. Дело в том, что К.С. отказался подписывать новый договор Товарищества МХТ, основанный на принципе «бессрочного товарищества». Договор предполагал, с одной стороны, отказ Немировича-Данченко и Станиславского от права на бренд и другие активы МХТ в пользу Товарищества, а с другой ≈ создание пенсионного фонда для материальных гарантий всем ветеранам, к которым скоро должны были присоединиться и отцы-основатели МХТ. Неприятие Станиславским договора объяснялось прежде всего тем, что пайщики отказывались поддержать его новые студийные начинания. Кроме того, репутация К.С. в деловых кругах, по его собственному мнению, уже страдала от коммерческих проектов МХТ. Ему уже поставили на вид «антрепренерскую афишу» каких-то выступлений артистов МХТ в Ростове.
В письме 1916 г. к Немировичу-Данченко читаем:
«Я ≈ обеспечен, другие ≈ нет. Мне легко рисковать, другим ≈ нет. Я как будто бы материально не рискую в деле, а другие как будто бы и рискуют. Я ношу очень опасный в данном случае ярлык ≈ непрактичного, гениального путаника и пр. И правда, я непрактичен ≈ для данного сезона и очень практичен ≈ для будущего доходного дела. Понятно, что при таких условиях я не имею голоса (я его и не ищу, не думайте, что это намек). Между тем я понесу наибольшую ответственность в материальном отношении, так как я наиболее обеспеченный плательщик и завишу от банков и биржи. Для меня солидность и прочность дела важнее дохода ближайшего года. И тут наши интересы и задачи радикально расходятся со всеми другими пайщиками. Кроме того, мне, как коренному москвичу, окруженному традиционными предрассудками известной группы людей, от которых я и семья материально и иным образом зависим, ≈ приходится быть щепетильными и в другой области так называемого общественного мнения: «que dira-t-on» («Что люди скажут» (фр.). ≈ Н.С.). А ведь этическая сторона стоит теперь в театре очень низко, и нередко приходится болеть, краснеть и попадать самому в отвратительное положение. Нигде не пьют и кутят так, как у нас, нигде нет такого самомнения и презрения к другим и таких оскорбительных выходок┘ В конце концов создается глупое положение. 1) Фактически у меня никаких прав нет ≈ ни голоса, ни административного и этического авторитета, ни власти, я могу просить и капризничать, а отвечаю ≈ я, во мнении общества и Москвы. 2) Полное отсутствие времени, потому что я играю и режиссирую и тогда, когда нужно искать и работать для будущего (тогда я работаю на два, три фронта), и тогда, когда надо наживать деньги┘ 5) Когда нужно, меня выставляют, моим именем пользуются; когда не нужно ≈ я даже не знаю о том, что делается за кулисами вразрез с моими обычаями, привычками, взглядами┘ 6) Когда нужны подписи в банке ≈ я их должен давать. Словом, я должен давать свое имя и на риск дела, и на прикрытие того, чему я не сочувствую».
Ситуация усугубилась заявлением А.Стаховича о выходе из состава директоров МХТ. Ему надоело, что Немирович-Данченко то и дело ставил его на место. Из-за ухода Стаховича и вкладчиков, полагавшихся, возможно, лишь на его поручительство, К.С. становился практически единственным гарантом материальной состоятельности Товарищества МХТ. В случае краха весь его капитал ушел бы на ликвидацию дела.
А тут еще снова возникли проблемы на фабрике, о которых он в сентябре 1916 г. писал дочери Кире: «У меня вышел маленький инцидентик на фабрике, и я отказался и от невероятных доходов, и от жалованья. Это, правда, бьет по карману, но не марает душу».
МХТ становится раскрученным брендом
Только Февральская революция, которая в те дни вызвала прилив уверенности в лучшем будущем, подвигла К.С. на подписание договора о передаче фирмы и имущества МХТ постоянному «Товариществу артистов и деятелей Театра» (31.05.1917). Хотя в марте 1917 г. уже произошел разрыв с МХТ из-за «Села Степанчикова». К.С. был снят с роли Ростанева Вл. И.Немировичем-Данченко. Возможно, поэтому К.С. меньше волновали будущие проблемы театра при новой власти. При этом продажа прав на бренд МХТ Кооперативному товариществу МХТ произошла только 5 декабря 1917 г., уже после октябрьского переворота.
Существенной особенностью новой версии договора было ограничение ответственности пайщиков двукратным размером пая. Максимальное количество ≈ 5 паев ≈ досталось только основателям: К.С., Немировичу-Данченко, И.Москвину и В.Качалову. При этом их доходы так же строго регламентировались (не более 6% на пай), как и возможный материальный риск, эта гармонизированная версия общего дела отвечала нравственным позициям К.С.
В декабре 1916 г. К.С. пишет Немировичу-Данченко: «Мне грустно и трудно еще раз совершенно определенно и категорически заявить, что я ни в коем случае не подпишу никакой бумаги, официально и юридически связывающей меня с новым товариществом. Об этом я уже предупреждал неоднократно, а теперь, по уходе Стаховича (а за ним и всех вкладчиков и лиц, могущих разделить мою материальную ответственность), я не имею никакого права перед семьей и покойным отцом, которому даны известные нравственные обязательства, рисковать материальным благополучием детей.
Кроме того, для того чтобы нести ответственность, которая на меня одного возлагается, надо иметь все права и общую поддержку и любовь. Я же не имею никакого юридического голоса (и не ищу его), никакого права и никакого нравственного и иного авторитета. При таких условиях ≈ не только легкомысленно, но и глупо брать на себя ответственность больше того, чем я сам располагаю.
...Все, что в моих силах, я буду делать с еще большим рвением для пользы дела и для обеспечения товарищей на черный день. И материально, без всякого юридического акта, я охотно понесу свою долю риска и убытка, наравне с другими пайщиками, хотя я в числе их и не состою. Это решение мое настолько категорично, что я очень прошу Вас не возвращаться еще раз к этому вопросу. Он очень труден и тяжел».
Национализация фабрики дарит творческую свободу
Можно предположить, что Станиславский вздохнул с облегчением, когда фабрика была национализирована: теперь ему не было необходимости разрываться между театром и фабрикой. Он мог полностью посвятить себя любимому делу, перейдя на казенный кошт просвещенных большевиков┘
Впрочем, он не упускал из виду талантливых менеджеров и в советский период: в 1926 г. для наведения порядка в финансах Станиславский пригласил в МХАТ Н.Егорова, который полжизни (1891–1918 гг.) работал в Промышленном и торговом товариществе «Владимир Алексеев». Егоров пережил Станиславского и Немировича-Данченко, прослужив в театре до 1950 г.
Дарья Гармоненко 
Иван Родин 
