Ян Шенкман ИНОСТРАННАЯ ЛИТЕРАТУРА
Сентябрьский номер "Иностранки" посвящается жертвам террора. И хотя его выпуск явно приурочен к очередной годовщине Одиннадцатого сентября, речь идет не об исламском терроризме, а о терроризме как таковом. Палестинском, ирландском, чеченском┘ Неважно. Ведь у терроризма нет не только национальности (это утверждение так часто использовалось нашими чиновниками в политических целях, что потеряло всяческий смысл), но и идеологии.
Палестинский психолог Мухи аль-Дин (лицо не сильно заинтересованное) опубликовал не так давно исследование, доказывающее, что большинство шахидов не идейные фанатики, а душевнобольные, которые хотят одного - поскорее расстаться с жизнью. Принципов у них нет, только нервы, как говорил по другому поводу писатель Акутагава, и эти нервы нуждаются в терапии.
Тут работает логика Герострата. Не убийцы, не вандала, а классического террориста в современного понимании слова. Человека, выбравшего смерть, потому что не знает, как жить. Смерть для него - единственно возможный способ существования. А сжигать храм, взрывать WTC или подземку в Москве - здесь нет принципиальной разницы.
Так было всегда: одни хотят пусть плохо, но жить. Другие - красиво умереть и унести с собой как можно больше живых. "Если ты не знаешь, как жить, это еще не повод стрелять разрывными", - поет Гребенщиков на новом альбоме "Аквариума", который выходит в начале осени┘
Собственно, жертвам террора посвящена лишь первая, художественная, часть "Иностранки". В ней - "Windows on the world", новый роман Фредерика Бегбедера, автора нашумевших "99 франков", рассказ "Кто для радости рожден┘" Надин Гордимер, нобелевской лауреатки из Южной Африки, и небольшой, но мощный текстик израильтянина Узи Вайля с симптоматичным названием "Это не Хамас, это Смерть, мать твою".
"Каждое десятилетие, - ставит диагноз герой Бегбедера, - изобретает собственную болезнь В 80-х был СПИД. В 90-х - шизофрения. В 2000-х - паранойя. Один смертник в метро на "Таймс-сквер" - и начинается всеобщая паника. И притом в США после Одиннадцатого сентября не было ни одного теракта. Это должно было их успокоить. Но нет. Каждый день, прошедший без теракта, увеличивает вероятность теракта. Альфред Хичкок не раз повторял: террор - это математика".
К математике добавляется биология. Видимо, человек так устроен, что не может долгое время находиться в состоянии стабильности и покоя. Когда слишком хорошо, тоже плохо. Безмятежность и процветание неизбежно кончаются катастрофой. За повальным консерватизмом следует повальный радикализм. За революцией - реакция. Когда мы вдоволь наедаемся ужасами, нам снова хочется поскучать.
"Может быть, террористам из "Аль-Каиды, - продолжает Бегбедер, - попросту осточертел бежевый цвет, оранжевые униформы и рекламная улыбка официанток?" Не может быть, а наверняка.
Вторая часть номера, публицистическая, не о жертвах, а о самих террористах. Гвоздь ее - исповедь известного отморозка Ильича Рамиреса Санчеса по кличке Шакал. Исповедь эта хоть и называется "Кто я?", но больше рассказывает о теории марксизма, чем об увлекательных приключениях Санчеса. Это в порядке вещей. Ведь такие, как Санчес, - неинтересные люди. Оттого и мечутся по жизни в поисках большой, пусть и скверной идеи. Романтический ореол вокруг их фигур существует лишь в обывательских головах. Давно пора развеять его по ветру.
"Герои должны умирать", - пишет Ремарк в романе "Тени в раю". В мирной жизни они не столько опасны, сколько не приспособлены к ней. С кем борется скучный романтик и псевдомарксист Ильич, выросший в богатой семье и никогда ни в чем себе не отказывавший? Очевидно, с собственной скукой. Живи он в Союзе, наверняка стал бы диссидентом самого радикального толка или надел серый гэбистский костюм. Ведь государственный террор - тоже террор, а с кем бороться, романтику все равно.
О тех же примерно людях, о шакалах в тигровой шкуре, рассуждает и польский психолог Дорота Кубацкая-Ясецкая. Рассуждает мудро и интересно. Террористы вообще - богатый объект для психологических наблюдений. Но, по сути, нет в них ничего загадочного и интересного. По сути, они слабаки. Они не выдержали испытание скукой жизни.
