Встретились однажды Фонвизин и Довлатов и начали говорить о Слуцком

Илья Серман. Свободные размышления: Воспоминания, статьи. 

– М.: Новое литературное обозрение, 2013. – 368 с.

Илья Захарович Серман – известный исследователь русской литературы XVIII века. Он прожил долгую жизнь, 97 лет, так что нынешняя – к столетию ученого – книга, изданная «Новым литературным обозрением», кажется, еще дышит теплом авторского дыхания. Хотя под обложкой заботливо собранной книги – и статьи, написанные не так давно, и обрывочные мемуары – «Первые тридцать лет» и «Из воспоминаний о себе самом», которые Серман писал на протяжении многих лет, и считавшаяся потерянной давняя его работа – «Язык мысли и язык жизни в комедиях Фонвизина».

Известный, имеющий высокий научный авторитет Серман этот самый авторитет снискал как раз на ниве исследований русской литературы XVIII века, а в этой книге ученый касается тем, казалось бы, чрезвычайно удаленных от привычного его интересов. Тут и «Театр Сергея Довлатова», и «Мера времени Бориса Слуцкого». «Быть мерой времени – вот мера для стиха!» – отталкиваясь от этой строчки поэта, Серман погружается в размышления, где опыт прожитой жизни (не только «первых тридцати лет»), чувствуется, для автора важнее, чем знания о Фонвизине или Сумарокове. Это рассказ о личном постольку, поскольку в биографии ученого нашлось время и для отъезда, и для возвращения (в анекдотах таких однажды прозвали дважды евреями Советского Союза, хотя Серман уезжал из СССР, а вернулся обратно – уже в Россию). Серман выбирает Слуцкого, чтобы проартикулировать то, что поэтом запрятано во внутренние карманы и лишь изредка вынимается на свет Божий: «Можно назвать еще немало стихов Слуцкого, где нет слова «еврей», где речь идет о событиях общеисторического масштаба, но где мера времени у поэта своя – еврейская». Но все-таки больше места в книге – тому, чему и в жизни Серман посвятил времени и сил больше, чему он, собственно, жизнь и посвятил – старой русской литературе, в первую очередь XVIII века, хотя и более ранним вопросам тоже. Первая большая и по сию пору ценная статья – о литературно-эстетических интересах и литературной политике Петра I. Но равно интересны и воспоминания, где сиюминутные литературные и часто театральные впечатления опираются на знания «о былом». Мемуар о «Горе уму» Мейерхольда – сцене в столовой, где передают из уст в уста молву о безумии Чацкого, Серман превращает в искусствоведческий экзерсис научной догадкой о воспроизведении в этой сцене «Тайной вечери» Леонардо. В другом месте, правда, на минуту становится грустно, когда ученый, имеющий заслуженный авторитет, упоминает о спектакле Театра МГСПС и в скобках признается: «Не знаю, как расшифровывалось». Однако несколько страниц спустя это досадное для ученого простодушие заставляет забыть такое же, но уже жизненное воспоминание о простодушном и так и не реализованном желании стать стахановцем: Серман короткое время был рабочим на заводе «Знамя труда», и вот они втроем решили собрать к 1 Мая  три насоса сверх плана, собрали, но насосы потекли. 

Герои «Недоросля» веселят публику и сегодня. Фото с сайта Малого театра

Работа о Петре и его литературных и театральных вкусах и предпочтениях, об искреннем желании царя приобщить народ к понятному искусству, а само искусство сделать понятным и прикладным («В представлении Петра слово должно было служить делу, прямо, без ухищрений и красот, вести к цели, объяснять и убеждать самим своим содержанием…») слишком очевидно напоминает наше нынешнее время, с той только разницей, что во всем остальном великих свершений сегодня мы не видим. 

А прекрасная и, как и прежняя, актуальная и ценная своими мыслями и замечаниями статья о Фонвизине, к сожалению, в самом начале содержит фактическую неточность: было грустно встретить у такого серьезного и настоящего ученого слова о том, что «трагедии Сумарокова и Княжнина  не пережили 1812 года», – ведь от Фонвизина не убудет, даже если быть точным: знаменитая трагедия Княжнина «Росслав» способствовала подъему национального духа, возбуждала патриотические чувства публики аж до 1820 года и всегда имела бешеный успех.