Владислав Белов
Дональд Трамп на переговорах с главой Комиссии ЕС Урсулой фон дер Ляйен фактически обеспечил США монополию на поставки энергоресурсов в Европу. Фото Reuters
Летний период 2025 года в трансатлантических отношениях характеризовался редким сочетанием политической прагматики и экономического авантюризма. К моменту встречи Дональда Трампа и Урсулы фон дер Ляйен в конце июля в Шотландии на повестке дня ЕС и США накопился внушительный список торговых, энергетических и геополитических противоречий, балансирующих между эскалацией и урегулированием. Выбор пал на второй вариант – не в последнюю очередь из-за изменения соотношения сил в Брюсселе и Вашингтоне, а также под давлением предпринимательских групп интересов (бизнес-союзов, объединений, ассоциаций) по обе стороны Атлантики.
В Соединенных Штатах второе президентство Трампа вступило в фазу активной реализации предвыборных обещаний по защите американской промышленности, стимулированию экспорта энергоресурсов и пересмотру ранее заключенных торговых соглашений с другими странами. Для ЕС сложилась не менее напряженная ситуация: внутренняя экономическая инерция, вызванная последствиями санкционной политики против России и энергетическим кризисом 2022–2024 годов, сочетается с необходимостью адаптировать климатическую и промышленную политику к новым условиям мирового рынка. Параметры адаптации были определены Европейской комиссией в стратегическом документе под названием «Компас конкурентоспособности для ЕС», подготовленном на основе сентябрьского (2024 год) доклада Марио Драги и опубликованном 29 января 2025 года.
Фридрих Мерц, возглавивший коалиционное правительство Германии 6 мая 2025 года, сыграл значительную роль в подготовке политического фона сделки. Его курс на «возврат реализма» в трансатлантических связях при сохранении жесткой линии в отношении России и Китая был воспринят в Вашингтоне как надежный сигнал готовности к глубоким экономическим компромиссам. ФРГ как крупнейшая экономика ЕС выступила негласным модератором переговорного процесса – ее новое руководство посчитало, что в рамках штандортного диалога сможет учесть интересы крупных промышленников, энергетических концернов и аграрного лобби. Мерц выступил в роли посредника и архитектора компромиссной формулы, позволившей, хотя и с трудностями, согласовать общий экономический знаменатель.
Сама сделка стала результатом трех параллельных процессов: давления со стороны американских производителей алюминия, стали и сжиженного природного газа (СПГ) на администрацию Трампа; стремления Еврокомиссии снизить торговое напряжение до приемлемого уровня и обеспечить гарантии поставок энергоресурсов; а также политического желания обеих сторон продемонстрировать союзникам и конкурентам, что трансатлантическое партнерство способно к оперативным и масштабным договоренностям. В этом контексте 27 июля 2025 года стало датой, зафиксировавшей не только новый тарифный режим, но и целый пакет взаимосвязанных обязательств в сфере энергетики и инвестиций.
Брюссель договорился с Вашингтоном о снижении единого тарифа на широкий перечень товаров из государств – членов ЕС с 30% до 15%. По мнению Трампа, тем самым «восстанавливается историческая справедливость». При этом отдельные категории продукции, отнесенные к «льготным группам» (высокотехнологичное оборудование, продукция машиностроения, ряд аграрных товаров), будут облагаться тарифами по пониженным ставкам, некоторые группы от пошлин были освобождены (например, запчасти для самолетов). Для наиболее чувствительных для США товарных позиций – алюминия и стали – закреплен повышенный тариф в размере 50%, что отражает стратегические интересы американского государства по защите своего металлургического сектора. Брюссель согласился на обнуление тарифов на импорт товаров из Соединенных Штатов при сохранении взимания национального налога с продаж (НДС) при пересечении границы (сейчас его ставка в 27 государствах ЕС варьируется от 17% до 27%).
Неожиданными элементами июльской сделки стали ее финансовый и энергетический блоки. В рамках первого Брюссель заявил о намерении направить в экономику США 600 млрд долл. инвестиций в течение пяти лет, позиционируя это как «стратегическое укрепление трансатлантического партнерства». Формат этих вливаний предполагается смешанный: прямые капиталовложения в инфраструктурные проекты и зеленую энергетику, совместные технологические кластеры, венчурные вложения в американские стартапы, а также расширение участия европейских банков и фондов в рынке американских государственных и корпоративных облигаций. В рамках второго – ЕС обязался в течение трех лет закупить в США углеводороды и уран на общую сумму 750 млрд долл., официально увязав это с задачей «полного отказа от российских энергоносителей». В перечень поставок входят СПГ, сланцевая нефть, уголь для электростанций и металлургии, а также обогащенный уран и ядерное топливо для АЭС, работающих по западным технологиям.
Формальная или фактическая обязательность
Несмотря на торговую оболочку, оба блока, по сути, носят геостратегический и геополитический характер. Одновременно возникает сложный правовой вопрос: имеет ли ЕС как наднациональная структура полномочия заключать сделки подобного масштаба и обязывать все государства-члены следовать условиям, которые напрямую затрагивают их энергетический баланс и коммерческие интересы национальных компаний. Формально в энергетике ЕС действует принцип субсидиарности, при котором страны сохраняют значительную самостоятельность в выборе поставщиков и путей формирования структуры энергобаланса. Однако, как показали прецеденты с закупками СПГ на «энергетической платформе» ЕС и с механизмами совместных тендеров, Еврокомиссия на практике уже расширила свои полномочия, используя режим «чрезвычайных мер» в условиях санкционной политики и кризиса поставок.
Хотя формально сделанные в конце июля обещания ЕС могут рассматриваться как политическое намерение, а не международно-правовой договор, в реальности они обретают обязательный характер через интеграцию в санкционные регламенты и директивы, которые государства-члены обязаны имплементировать в национальное законодательство. Это означает, что Брюссель, ссылаясь на «коллективные интересы энергетической безопасности», может обязать отдельных участников отказаться от альтернативных поставщиков (Катар, Нигерия, Алжир) в пользу американских.
Данная часть сделки фактически закрепляет переформатирование трансатлантического энергетического рынка: США получают гарантированный сверхкрупный рынок сбыта, а ЕС – политическую страховку в отношениях с Вашингтоном. Ее цена относительно высока: сужение маневра в своей внешней энергетической политике и удорожание ресурсов для европейских потребителей.
Структура закупок
К началу 2025 года Соединенные Штаты прочно закрепились среди ключевых поставщиков энергоресурсов в Европейский союз, превратившись в главного бенефициара европейской политики поэтапного отказа от российских углеводородов. По данным Евростата и американской Energy Information Administration (EIA), совокупная стоимость импорта энергетических товаров из США в ЕС в 2024 году составила примерно 75 млрд евро (около 81 млрд долл.). Доля американских поставок в структуре импорта ЕС по этой группе выросла с 12–14% в 2022 году до примерно 23–25% в 2024 году, что стало следствием «вытеснения» РФ и последующего перераспределения поставщиков.
Основное место занимает сжиженный природный газ (СПГ). На него приходится около 45–47 млрд евро в год (60–62% всего энергетического импорта из США). В физическом выражении это примерно 55–57 млн т в год или более 70 млрд куб. м в пересчете на газообразный эквивалент. США обогнали Катар и Нигерию, став безусловным лидером по поставкам этого сырья в ЕС.
Нефть и нефтепродукты – это порядка 20–21 млрд евро, то есть около 35–37 млн т, причем доминируют легкая сланцевая нефть и нефтяные дистилляты. Обратим внимание, что в отличие от газа США остаются нетто-импортером нефти, и потому «желаемый» Брюсселем рост этих поставок ограничен логистикой и внутренними потребностями.
Уран и ядерное топливо – около 1,8–2,2 млрд евро (4–5% от всего американского «энергопакета»). США поставляют в основном обогащенный уран и топливные сборки для АЭС, при этом заметная часть топлива имеет канадское или австралийское происхождение, но проходит переработку в Штатах.
Прочие энергоносители и продукты переработки – около 3–4 млрд евро, включая сжиженные углеводородные газы (пропан, бутан) и битумные материалы.
Таким образом, к 2025 году американский энергетический экспорт в ЕС стал не просто реакцией на санкции против России, а стратегическим инструментом закрепления США в качестве главного поставщика энергоносителей. Этот процесс сопровождался заключением долгосрочных контрактов и расширением сооружения СПГ-терминалов в Европе. На полях заметим, что Германия – крупнейший покупатель американских энергетических товаров в Евросоюзе, аккумулируя примерно 35–38% всего импортного энергопотока США–ЕС. По стоимости немецкий импорт по этой группе с 2021 по 2024 год вырос почти в четыре раза.
Основные точки приема СПГ – новые плавучие терминалы в Вильгельмсхафене, Брунсбюттеле и Любмине, работающие в режиме «максимальной загрузки» с момента ввода в строй. Крупнейшие немецкие энерготрейдеры (RWE, Uniper, EnBW) уже подписали с американскими поставщиками контракты на 15–20 лет, что делает Берлин стратегически зависимым от поставок с другого континента независимо от колебаний цен и политической конъюнктуры.
Перспективы увеличения поставок
К середине 2025 года США вышли на уровень, близкий к абсолютному мировому лидерству по объемам экспорта СПГ. Введены в строй новые мощности в Луизиане (Plaquemines LNG), Техасе (Golden Pass LNG, совместный проект с QatarEnergy) и на побережье Мексиканского залива – они увеличивают суммарный экспортный потенциал до 170–180 млрд куб. м в год. В планах – ввод еще двух крупных терминалов к концу 2026 года, что позволит гибко перераспределять поставки между азиатским и европейским направлениями. Ключевым ограничителем остаются логистические возможности (наличие газовозов, очередь на загрузку терминалов) и конкуренция со стороны Азии в период ценовых всплесков.
Для усиления приоритета американского СПГ ЕС применяет как прямые, так и косвенные инструменты. К прямым относится механизм совместных закупок AggregateEU, позволяющий Брюсселю влиять на состав корзины поставщиков, а также придающий дополнительный вес американским контрактам благодаря политической поддержке и предсказуемой логистике. Косвенные меры включают финансовые гарантии и кредитные линии от ЕИБ и ЕБРР, которые снижают ценовые и рыночные риски сделок с американскими производителями. Дополняет эту систему политический сигнал в виде неформального обязательства («soft obligation»), при котором национальные правительства рекомендуют своим компаниям концентрироваться на американских поставках, даже если альтернативы дешевле.
Однако эта конструкция несет и риски. Во-первых, приоритет американских поставок не всегда соответствует принципу минимальной цены, что порождает напряжение между государством и промышленными потребителями. Во-вторых, возникает соблазн обходных схем через перегрузку СПГ под «третьим флагом» (Турция, Египет, Мальта), что требует более жесткого контроля происхождения. В-третьих, субъекты европейских энергоемких отраслей – химическая, металлургическая, стекольная – могут оказывать давление на свои правительства, добиваясь большей гибкости в условиях высоких цен на энергоносители.
В результате формально обязательные решения Брюсселя, реализуемые через национальное регулирование, превращают компании ЕС в инструмент воплощения геополитических договоренностей, а приоритет американского СПГ закрепляется комбинацией правового давления, финансовой поддержки и политических сигналов. Цена же этого курса – рост издержек, усложнение логистики и потенциальные конфликты с промышленным сектором внутри стран.
В отличие от СПГ, где США выступают устойчивым нетто-экспортером, ситуация с нефтью значительно сложнее и потенциально противоречива для европейских партнеров. Несмотря на впечатляющий рост добычи в последние годы, Соединенные Штаты по итогам 2024 года оставались нетто-импортером сырой нефти. Потребление внутри страны превышало внутреннее производство, и баланс внешней торговли нефтью формировался за счет импорта определенных сортов сырья, необходимых для оптимальной загрузки американских НПЗ. Исторически они ориентированы на переработку более тяжелых и сернистых сортов, которые в самих Штатах добываются в ограниченном объеме. Отметим стабильный рост экспорта легкой сланцевой нефти в ЕС. Потенциал его наращивания оценивается в +15–20% от объемов 2024 года, связывается с расширением инфраструктуры в портах Мексиканского залива и снятием узких мест в железнодорожных поставках из внутренних штатов. Тем не менее значимого вытеснения ближневосточных поставок эта динамика не обеспечит.
Для государств ЕС это означает, что обязательство Брюсселя «увеличить закупки американской нефти» носит заведомо ограниченный характер. Поставки возможны в основном по линии легкой сланцевой нефти (light tight oil, LTO), которая экспортируется в значительных объемах, но ее физические и технологические свойства подходят не всем европейским перерабатывающим мощностям. Дополнительно, значительная часть экспортных партий США уже закреплена долгосрочными контрактами за странами Азии, что сокращает маневренность Вашингтона в сторону ЕС.
В этой связи выполнение «нефтяной» части июльских договоренностей может быть сопряжено с рядом практических и политических трудностей:
– конкуренция за ресурс с азиатскими импортерами, готовыми платить премиальные цены за гарантированные объемы;
– логистические ограничения: экспорт нефти из США в Европу требует использования специализированных портовых терминалов и танкерного флота, что в условиях перегрузки морской логистики может стать узким местом;
– политический фактор: Вашингтон будет балансировать между внутренними интересами (сдерживание цен на топливо на национальном рынке) и внешнеполитическими обязательствами перед ЕС.
Таким образом, нефтяной блок сделки от 27 июля 2025 года может оказаться менее выполнимым, чем газовый, и станет предметом последующих корректировок или политических уступок, особенно если цены на нефть останутся высокими, а экспортные мощности США будут ограничены.
Обязательства ЕС и «зеленый курс»
Конфликт целей: декарбонизация vs. энергетическая безопасность. Закупка у США больших объемов СПГ, сланцевой нефти и урана на сумму 750 млрд долл. в течение трех лет – шаг, который напрямую влияет на архитектуру «Европейского зеленого курса» (European Green Deal). С одной стороны, ЕС получает гарантированные поставки энергоносителей, что снижает риск дефицита в условиях отказа от российского импорта. С другой – ставка на ископаемое топливо, особенно на углеродоемкий СПГ из сланцевого газа, противоречит цели достижения климатической нейтральности.
Структурный эффект в энергобалансе ЕС. В кратко- и среднесрочной перспективе такое соглашение способно закрепить роль США как главного поставщика газа и одного из ключевых источников нефти для ЕС. Это фактически замораживает долю ископаемых в энергобалансе на уровне, более высоком, чем предполагают дорожные карты декарбонизации. Переход к ВИЭ может замедлиться, так как долгосрочные контракты с американскими экспортерами создают финансовые и инфраструктурные обязательства на 15–20 лет вперед (срок эксплуатации СПГ-терминалов и сервисных соглашений).
Юридические и политические последствия. Фактическая фиксация поставок ископаемых энергоресурсов в таком объеме может вызвать критику в Европарламенте, особенно со стороны «зеленых» фракций. Вопрос будет в том, как Европейская комиссия и национальные правительства объяснят, что это не подрыв климатической стратегии, а «временная мера» в условиях энергетического кризиса. Но риск того, что временная мера станет структурным элементом энергосистемы ЕС, весьма высок.
Имиджевое измерение. ЕС позиционирует себя как мировой лидер в климатической политике, но переход на американские углеводороды с высоким углеродным следом ставит под сомнение глобальное лидерство в вопросах декарбонизации. Это особенно чувствительно в переговорах с глобальным Югом, где ЕС часто продвигает зеленую повестку как обязательную для всех партнеров.
Сделка от 27 июля 2025 года стала одним из наиболее показательных примеров того, как тарифная политика и энергетическая повестка переплетаются в рамках трансатлантических отношений.
