…Но сначала займитесь человеком, а потом найдете все остальное

Товстоногов на репетиции. Иллюстрация из книги

Нынешний год для Товстоногова юбилейный, и в Петербурге, в том числе в БДТ, который после смерти Георгия Александровича стал носить его имя, сменив на этом скорбном посту Максима Горького. Большой, почти 600-страничный том тоже задуман был в стенах театра, имея в виду, что среди его составителей известный историк театра и один из самых авторитетных сегодня в Петербурге критиков Елена Горфункель и многолетняя помощница Товстоногова Ирина Шимбаревич, сегодня – хранительница не только его кабинета, который удалось восстановить в самых мелких и обаятельных подробностях, важнее того, что она – хранительница памяти о том, великом БДТ.

В большой книге вправду удается собрать портрет великого режиссера, режиссера и человека, из более или менее беглых и подробных воспоминаний, уже известных и новых, написанных специально для этой книги. Из писем складывается фигура не только Товстоногова, но и времени – «театральной эпохи послевоенного СССР», о чем, как об итоге своей собирательской работы, пишет в предисловии Елена Горфункель. И конечно, это книга о тех, кто пишет о Товстоногове, вспоминая своего учителя, товарища, коллегу, каждый пишет и о себе, от А – Эрвина Аксера до Ю – Сергея Юрского, между которыми Басилашвили, Александр Белинский, Геннадий Богачев, Гафт, Светлана Головина, Доронина, Кваша, Кочергин, Лавров, Фрейндлих, Дина Морицевна Шварц, Исаак Шварц, Георгий Штиль… Звезды всех величин, причем воспоминания тех, кто по тем или иным причинам оказался во втором, третьем ряду, в какой-то момент оставил БДТ, уехал в Москву, становятся не менее интересными.

Книга эта – россыпь воспоминаний, и отзыв на нее так же трудно построить в развитии одной или нескольких мыслей или мотивов. Наверное, можно, но уж очень хочется процитировать. Процитировать хочется всех, поскольку в каждом мемуаре – своя человеческая и художественная ценность, случайных в этой книге нет. 

Начинается неслучайно – факсимиле нотной рукописи композитора Шварца, это «Грустный вальс», посвященный Товстоногову. Однажды Шварц наиграл эту мелодию, Товстоногов был рядом, услышал, мелодия ему понравилась, нового совместного спектакля не вышло, и композитор посвятил музыку памяти режиссера. 

Замечательно и простодушно, предельно искренне об уходе из БДТ рассказывает Татьяна Доронина: «Уходить от него? Это нелепость, это нерасчетливость, в конце концов, это глупость! Почему я совершила эту глупость – теперь и понять, и оценить степень безумия не могу. Тогда могла, но могла на уровне какого-то лепета, сугубо женской невнятности… Я приехала в Москву для «кого-то», а не для себя… «Это» свершилось, и первые «московские гвозди» крепко вцепились в меня своими ржавыми концами». Дина Шварц пишет про автомобильное: «Машины – его страсть… Когда Георгий Александрович узнал, что Борис Бабочкин умер за рулем своей машины в Москве, он сказал: «Вот это смерть настоящего мужчины. Один, за рулем, никого не задавил, остановил машину и умер…» И он умер так же…» 

Георгий Товстоногов. Собирательный портрет. /Сост. Е. Горфункель, И. Шимбаревич. – СПб.: Балтийские сезоны, 2015. – 584 с.

Письмо Андрею Гончарову, в котором Товстоногов восхищается им, тем, что тот пригласил на постановку Марка Захарова. А рядом – письмо Суркову, который защитил БДТ от нападок такого близкого и театру, и самому Товстоногову Александра Петровича Свободина: «Думаю, не надо отвечать А. Свободину через газету. Вы правы, слишком много чести…» 

Такое тоже было, Товстоногов очень обижался на критику и на критиков, умел не прощать. 

И принципы его театра, так просто и точно сформулированные Юрским, в трех пунктах:

«1. Уважение к автору. Режиссура есть ВОПЛОЩЕНИЕ пьесы, а не первоначальный акт творения.

2. Любовь к актеру. Актер – тоже художник. Только через него может быть выражена идея и музыка речи спектакля. 

3. Логика. Интуиция должна прояснять мысль, а не затуманивать ее. Театр способен выражать сложное. Но особенно ценно, когда сложное выражается через простое».

Вот и всё. И всё?