История одного собирателя

Отец отличался от очень многих коллекционеров тем, что собирал эстамп - гравюру и литографию, то, что в те времена не было в фаворе. Причем его интересовала не столько реальная цена собираемого, сколько тематика. И тематикой своей он выбрал Пушкина.

Я об этом помню очень немного, потому что, когда отец умер, мне было 9 лет. И так случилось, что и жили мы с ним только последние три года - мать некоторое время учительствовала в деревне, у отца не было своей квартиры. Он был человеком вне системы. И вообще его жизнь складывалась причудливо. Родился Яков Григорьевич в Орле в 1905 году в семье провизора, в еврейской семье. Он учился в гимназии, потом пришли другие времена, гимназии были упразднены. Доучиваться пришлось в какой-то школе трудовой молодежи - словом, университетов не кончал. И как "социально чуждый элемент", не получивший высшего образования, образовывал себя сам. Он был прекрасным художником-шрифтовиком: писал плакаты, объявления, делал то, что по тем временам высоко ценилось, и это давало ему средства. Страстью же его, интересом и смыслом жизни стало собирательство, результатом которого явилась Пушкинская коллекция.

- Ваш отец с детства обратился к пушкинистике или страсть родилась с возрастом?

- Сегодня мне трудно сказать, когда это в нем возникло. Но, судя по всему, в 30-е годы, когда широко отмечали день памяти Пушкина. Много пушкинских материалов было тогда опубликовано. Как гласит семейная легенда, сначала он собирал о Пушкине все - портреты, вырезки, книги. Но вскоре строго ограничил себя эстампом.

Он разделил коллекцию на четыре части. Первую составили портреты Пушкина: самые разные - от ранних прижизненных до современных. Вторую - портреты современников поэта, его друзей и врагов. Третья часть коллекции - это изображения тех мест, где Пушкин бывал. Именно ее отец продал незадолго до смерти (не хватало денег). Он потом страшно в этом раскаивался. И, наконец, последний, самый, наверное, необычный раздел, который можно назвать "Пушкин и мировая культура". В нем собраны изображения всех тех, кого Пушкин упоминал в своих произведениях - от Гомера до Бальзака.

Сейчас, и это не секрет, пушкинистика - одна из самых разработанных и продвинутых наук. Существует множество книг, изданий и справочников, основополагающим среди последних для всех, кто работает с текстами Пушкина или над его биографией, является 17-й том академического собрания сочинений.

Академическое собрание пока у нас единственное полное. Готовила его Академия наук много лет, были привлечены крупнейшие по тем временам великие пушкинисты старой школы. Издавалось оно между двумя пушкинскими датами - с 1937 по 1949 год. Вышло 16 томов. И только в 1959 году - последний, 17-й, который стал сегодня настольной книгой каждого пушкиниста. Там были расписаны имена всех людей, которых Пушкин упоминает в своих произведениях, письмах и журнальных статьях, а также все топонимы, места и географические понятия, которые Пушкин упоминает. Я уже говорила, что над подготовкой работал коллектив авторов. Это был огромный труд, который занял десятилетия.

Я об этом так подробно рассказываю, потому что отец создал ядро своей коллекции, портреты современников Пушкина и тех, кого тот упоминал, еще до того, как этот знаменитый том появился в печати. И это был труд одного человека, который, по сути дела, предвосхитил труд целого научного коллектива.

- И как ему это удалось?

- Вообще надо сказать, что труд коллекционера весьма специфичен. Был свой круг, у каждого свои привязанности, и отец был завязан со многими из известных собирателей. Это были отношения дружбы-соперничества, и очень часто интересы пересекались. Иногда надо было получить какую-то вещь, чтобы потом обменять ее на вещь, более нужную тебе, которая находилась в коллекции другого, которому нужна была именно та, которую ты только что получил. Отец был во все это вовлечен. Он даже написал прекрасную поэму о коллекционерах, которая была хорошо известна и популярна в их кругу, но так и не опубликована.

Интересно и то, что отец, который был прекрасным знатоком Пушкина, после себя крупных печатных трудов не оставил, хотя писал прекрасно. Но писал он, по-моему, в основном ради заработка. Кстати, забавно, что одно время он сотрудничал в журнале "Жизнь слепых". Там он опубликовал статьи о Гомере, о Гнедиче. Это было обычное печатное издание, и те экземпляры, что хранятся у нас, написаны обычными буквами. Мой сводный брат (он инженер-телевизионщик) как-то принес свою первую статью отцу, страшно гордясь работой. Отец в ответ показал ему свой труд из "Жизни слепых" и надпись: "Тебя не понимает даже зрячий, меня же читают даже слепые".

- Получается, что единственным крупным трудом всей его жизни стала и остается его Пушкинская коллекция?

- Да. Всего четыре тысячи сорок листов. И в 1971 году, когда отец умер, она была передана в Государственный музей Пушкина.

- Коллекция перешла в музей по завещанию?

- Нет. Ситуация складывалась так, что было несколько наследников и нужно было решать судьбу собрания. И уже начали поступать предложения о покупке. Поэтому возникло очевидное понимание - чтобы сохранить всю коллекцию цельной и чтобы она не разошлась по частям, необходимо передать собрание в музей на правах единой коллекции. В результате так и было сделано. Отцовское собрание не было раскассировано среди других фондовых материалов музея, а стало храниться как единое целое. Был даже выделен специальный кабинет для коллекции Якова Зака, и сейчас она в тех же папках, в которых хранил ее отец, в тех же паспарту. Сегодня это одна из основных коллекций музея, можно сказать, основа его изофонда.

- То, что вы работаете в музее, было как-то связано с вашей семейной историей или просто стечение обстоятельств?

- На охрану коллекции я специально не приходил. (Смеется.) Я окончил факультет иностранных языков Московского педагогического института и затем полтора года служил в армии. Результатом армейской службы стал мой "недопуск" к работе с иностранцами в течение пяти лет, словом, по специальности - переводчиком - я работать не мог. А у семьи остались связи с сотрудниками музея. Таким образом появилась возможность пойти работать именно в Музей Пушкина, где хранилась коллекция отца. По этическим соображениям я отказался стать хранителем его коллекции, хотя в тот момент как раз освободилось это место. И я некоторое время работал в массовом отделе, водил экскурсии. Это довольно неблагодарный хлеб, но очень полезная школа: я считаю, что если сотрудник работает в музее, он должен уметь рассказывать о тех коллекциях, что там хранятся. Это дает определенную подготовку и широту взгляда. Потом меня пригласили в книжные фонды, и я стал хранителем фонда коллекционных библиотек, ядром и украшением которого была библиотека профессора Московского университета Ивана Никаноровича Розанова. Она и сегодня считается, пожалуй, лучшей частной библиотекой русской поэзии.

- У вас сейчас есть возможность досконально изучить коллекцию отца. Вы, наверное, ей воспользовались?

- Я изучаю историю книги. А история эстампа как отдельная область требует серьезных и вдумчивых занятий. Это нельзя делать любительски. Там есть свои хранители, свои специалисты. Естественно, в каких-то своих работах я обращался к отцовской коллекции, но не как сын своего отца, а как сотрудник музея. Я брал, например, листы для иллюстрирования тех или иных своих работ, но не более того. Я занимаюсь историей книги.

- А что больше всего вам нравится в коллекции?

- Каждая часть хороша по-своему. Конечно же, прелестна подборка пушкинских портретов, начиная с самых ранних прижизненных, которые вообще встречаются очень редко. Вызывает удивление и уважение та тщательность, с которой подобраны портреты современников Пушкина, причем портреты очень многих персон существуют в коллекции в разных вариантах. Есть и несколько изображений одного человека. Иногда один и тот же лист дан в нескольких вариантах - пробные оттиски, тираж и т.д. Если учесть, что тиражи делались в небольшом количестве, а доски стирались и время делало свое - значительная часть тиражей терялась, то получается, что некоторое листы сохранились до наших дней в единичных экземплярах. Словом, в каждой части есть свои маленькие шедеврики.

Кстати, часто на основе этой коллекции делались специальные передвижные выставки. Отец и сам когда-то этим занимался. Он еще сопровождал листы развернутыми пушкинскими аннотациями, текстами, где как бы сам Пушкин рассказывал о своем отношении к тому или иному человеку.

- Когда вы перебирали листы, что-то интересное открылось вам в понимании отца, ведь вы его почти не знали?

- Об отце часто вспоминала мать и вспоминает. И, несмотря на то что я был мал, я тоже неплохо его помню. Обаяние личности сохранилось в памяти. Это сейчас уже пришло понимание масштаба отца как собирателя и ученого-пушкиниста (при том что у него не осталось печатных работ, но существует его коллекция). Но все это приходило по мере того, как я работал в музее и набирался сам каких-то знаний.

- Есть ли сегодня денежный эквивалент стоимости коллекции?

- Естественно, когда коллекция принималась, листы оценивались. Я видел научные паспорта. Но это, как мы понимаем, было скорее формальностью. Ясно, что каждый отдельный лист свой эквивалент имеет. Но даже если сложить все эти цифры в одну сумму, она не будет вполне достоверной. Коллекция ведь оценивается как некая совокупность. Собрание - это годы труда, затрачены не только деньги - энергия, знания, все то, что неоценимо. Наверное, если бы коллекцию решили продать с молотка на аукционе, она бы получила наконец реальную стоимость.

- А продолжаете ли вы семейную традицию собирательства - что-то лично коллекционируете?

- Когда я был маленький, отцу очень хотелось, чтобы я стал коллекционером, поэтому он меня всячески к этому делу пытался приобщить. Попытки эти были многочисленными и всегда происходили по его инициативе. То мы начинали собирать марки, то значки, то спичечные этикетки, и так как он был натурой азартной и зажигающейся, то страсть сразу же передавалась ему. Он скупал альбомы марок, приобретал коробки значков, приносил ворох спичечных этикеток, благо связей в мире коллекционеров у него было достаточно. Мне, ребенку, все это падало с небес и вовсе не рождало никакого азарта собирательства, на что надеялся отец. Я ко всему быстро охладевал. Но пример мужчины, пример отца, все-таки звал за собой, и в какой-то момент мне самому захотелось создать свою Пушкинскую коллекцию. И вот когда мне было семь или восемь лет, отец подарил мне папку, на которой я старательно написал: "Коллекция имени А.С. Пушкина". В нее я сложил все, что ему не подошло, весь сброс, который оставался. Туда попали визитные карточки XIX века, фотографии актеров, которые исполняли роль Пушкина в каких-то фильмах 30-х годов, или еще что-нибудь в этом духе. Потом, уже через годы, когда вырос, я как-то наткнулся на эту папочку и нашел там вещи очень забавные и любопытные. Однако все равно решил оставить все это на уровне детской забавы и детской игры.

Когда я стал работать в музее, я начал собирать собственную библиотеку. В свое время моя ставка младшего научного сотрудника была всего 105 рублей, так вот, значительная часть этих денег уходила на книги. Теперь я понимаю, что покупки тогда я часто совершал весьма неразумные и нерациональные. Однако со временем от некоторых прежних увлечений я отошел, и у меня подобралась неплохая рабочая библиотека, без которой мне лично теперь обойтись довольно-таки трудно.

Кроме того, существует международный комитет музеев. И в его правилах записано, что сотрудник музея не должен быть коллекционером. И это правильно. Если человек собирает собственную коллекцию, это, безусловно, войдет в противоречие с его профессиональными интересами.

Но страсть к коллекционерству, наверное, все-таки ожила во мне после того, как я начал трудиться в книжных фондах. Я работаю с редкими книгами, которыми в нашем музее мы называем все издания до 1850 года, либо издания из библиотеки самого Пушкина, либо издания его собственные и его современников.

Довольно-таки долго, пока была возможность, я занимался комплектованием наших книжных фондов, работал с коллекционерами, с книжными магазинами. В этом был свой азарт - купить ту или иную редкую книгу. Бывали и библиофильские находки. Например, одними из самых известных изданий в мировой истории считаются издания Эльзевиров. Нам как-то позвонили из армянской семьи, которая собиралась эмигрировать. Женщина когда-то работала в каком-то НИИ, а там уничтожали библиотеку и выбрасывали в костер книжки, она подобрала несколько. Теперь, когда они уезжали, книги оказались ни к чему. Приехав в дом, я увидел роскошный конволют, состоящий из семи "эльзевиров". Не всегда книжникам удается даже подержать в руках такую редкость. И купили, каюсь, незадорого. Назвать истинную цену я бы не рискнул, да и у музея не было таких денег. Еще два томика "эльзевиров" мы приобрели случайно в Петербурге. Там было несколько коллекционеров, у которых можно было купить книги дешевле, чем в Москве. Я помню, как мы ехали из Питера на музейном микроавтобусе, а у меня в ногах стояло несколько ящиков с книгами и журналами пушкинского времени, которые мы купили для музея. Тогда было тоже найдено несколько изданий "эльзевиров".

Так что моя коллекционерская страсть, видимо, удовлетворялась на профессиональном уровне. Вероятно, я свой семейный генетический интерес реализовал на музейной работе и за счет государства. (Смеется.)