Неделя выдалась мутная, в культуре в том числе.
Во-первых, продолжались (можно сказать – возобновились) бои внутри Союза кинематографистов РФ. Группа противников Михалкова к премьере его нового фильма подгадала и опубликовала письмо-воззвание «Нам не нравится», в котором заявила о создании новой структуры, альтернативной Союзу кинематографистов. Около 70 человек, среди которых знаменитые и уважаемые – Алексей Герман, Отар Иоселиани, Эльдар Рязанов, Андрей Смирнов и другие, – в очередной раз объявили о своем несогласии с «вертикалью самодержавной власти» в нынешнем СК РФ. Письмо появилось в преддверии очередного чрезвычайного съезда Союза, который пройдет в Белых Столбах 28 апреля и на котором намерены утвердить новый устав организации. По новому уставу, в СК будут отменены профессиональные гильдии, а председатель отныне получит право избираться пожизненно┘
Идея создать альтернативный союз понятна и даже, наверное, закономерна, этого следовало ожидать, но вот первый и главный вопрос, который встает по прочтении письма. Нет, речь даже не о том, на какие деньги и в каком помещении будет существовать новая структура. Чувствуется, что протестантам в данном случае важен сам факт выхода и официальное оформление раскола. Непонятно другое: как можно заявлять о создании организации, не имея, кажется, никакого представления о том, что это вообще такое будет. Впечатление, что у протестантов, кроме протеста, нет пока ничего. Нет концепции, хотя времени, чтобы ее выработать, было достаточно.
Не меньше, скажем так, тупиковых вопросов породило и открытое письмо Владимиру Путину, подписанное более чем тремя сотнями наших актеров и актрис, певцов и певиц, художников, писателей. Они просят поддержать систему защиты интеллектуальной собственности в России, и в частности Российское авторское общество. Авторы письма даже называют РАО «основным механизмом существующей в России системы защиты интеллектуальных прав┘». Не знаю наверняка. Когда случалось сталкиваться с этим самым РАО, складывалось впечатление, что права авторов они защищают без особого труда в Москве и в Санкт-Петербурге, но стоит выбраться за пределы столиц, как, мне кажется, возникают трудности┘ Страна большая, авторов много┘ Давно уже, по примеру других стран, казалось бы, надо было способствовать появлению сети подобных агентств, каждому из которых было бы нетрудно прослеживать «авторские» десятка, а то и нескольких исполнителей, ан нет – мы по-прежнему верим в централизованные усилия┘ Но почему-то нет уверенности в том, что это лучший вариант в таких деликатных вопросах, как авторские права.
Еще на минувшей неделе по телевизору показали очередной фильм из серии «Исторические хроники» с Николаем Сванидзе. Нынешний был посвящен Олегу Николаевичу Ефремову. На следующий день я получил письмо из «Современника», письмо возмущенное, письмо – наверх┘ В письме, которое подписал уважаемый директор «Современника» Леонид Эрман, в частности, говорится, что большая часть программы была «построена на размышлении о том, как и зачем Олег Ефремов в «Современнике» в 1968 году ставил пьесу М.Горького «На дне»┘ Но спектакль «На дне» поставлен в «Современнике» Галиной Волчек...» В субботу Сванидзе комментировал эту историю по радио и недоумевал: почему не попробовали мне позвонить, зачем письма писать?.. А еще: что это не злой умысел, что речь в его программе вообще шла не о самом спектакле, а об эпохе Ефремова, в данном случае – в театре «Современник». И против исторической правды он, разумеется, ничего не имеет. Теперь уже в его голосе звучала обида и, комментируя появление письма «Современника», вспоминал, тем сильнее обижая театр, печальной памяти постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград»...
Спектакль «На дне», как, например, и «Обыкновенную историю» и много какие другие еще, и вправду поставила Галина Борисовна Волчек. Это важно.
Но я подумал вот о чем: «Современник» так привык уже жить в атмосфере непреходящей лжи, что даже когда нет никакого желания обидеть, умолчать или переписать историю – всё уже привычно воспринимается в русле давно сложившейся тенденции. Сванидзе наверняка об этом ничего не знал. А теперь, вполне возможно, и не захочет слушать┘ А жаль.