Обычное преступление, как правило, затрагивает только самого преступника, его жертв и их родственников. Иное дело коррупция, когда она приобретает, как в России, поистине чудовищный, зашкаливающий масштаб. По сути, она превращается в скрытый налог, который закладывается в конечную цену любого продукта или услуги и, таким образом, ложится на плечи всех потребителей. Коррупция ощутимым образом сказывается даже на макроэкономических показателях, понижая общую производительность труда, показатели качества жизни и конкурентоспособность российской экономики. Выходит, что коррупционный налог платят даже те, кто никогда не участвовал в коррупционных сделках – ни как взяткодатель, ни как взяткополучатель.
Именно поэтому обличение коррупции оказалось самым эффективным козырем в колоде оппозиции. С декабря прошлого года тема коррупции неизменно присутствует в повестке дня. А развитие протестного движения показало, что борьба с коррупцией – чуть ли не единственный программный пункт, консолидирующий раздробленную и разношерстную оппозицию.
В этом контексте понятно желание власти перехватить антикоррупционную инициативу. Еще до президентских выборов Владимир Путин потребовал от госкомпаний и госбанков за месяц раскрыть бенефициаров всех своих контрагентов, доходы топ-менеджеров и их родственников. В Госдуме появились поправки к закону о госслужбе, ужесточающие правила владения иностранной собственностью и счетами для чиновников. В середине августа был опубликован проект Росфинмониторинга, согласно которому клиент обязан предоставлять сведения о своих бенефициарных владельцах организациям, осуществляющим операции с денежными средствами и иным имуществом.
Все эти предложения можно только приветствовать, но важно подчеркнуть, что сами по себе они вряд ли приведут к снижению уровня коррупции.
О реальной борьбе с коррупцией может идти речь только тогда, когда количество и весомость доведенных до суда уголовных дел по фактам коррупции будет соразмерно истинному масштабу искореняемого социального зла. Но даже тогда такая борьба будет выглядеть сомнительно при нынешней судебной системе и телефонном праве, когда решения судебной власти, по-видимому, неформально продиктовываются исполнительной властью.
Российскую коррупцию неспроста называют системной – она играет важную системообразующую роль. Оранжевые революции и арабская весна наглядно показали, что главным условием смены режима является раздробленность элиты – ситуация, когда оппозицию возглавляют бывшие высокопоставленные чиновники. Своей стабильностью российский режим обязан прежде всего монолитности элиты, которая достигается по схеме «лояльность в обмен на незаконные доходы». Борьба с коррупцией не на словах, а на деле мгновенно раскалывает правящий класс. Обиженные кланы апеллируют к Западу, сливают компрометирующую информацию, оказывают поддержку оппозиции. Из-за этих рисков борьба с коррупцией быстро приобретает исключительно показной, демонстративный характер.
Шумные кампании и громогласные декларации о борьбе с коррупцией, не выливающиеся в уголовные дела и реальные сроки для высокопоставленных коррупционеров, имеют своим следствием один-единственный результат. Коррупционные схемы становятся все более изощренными – труднее обнаруживаемыми и еще труднее доказуемыми. Отныне коррумпированные чиновники и силовики еще чаще будут оформлять капиталы и активы не на себя и своих родственников, а на подставных лиц или офшорные фирмы. Высокопоставленных коррупционеров будет сложнее уличить в незаконных доходах, но сама схема «лояльность в обмен на незаконное обогащение» сохранится. Возможно, именно это является истинной целью нынешней кампании по борьбе с коррупцией.
Геннадий Петров 
