И настала пустота...

Сергей Соловьев опять погнался за Чеховым, но тот ему не дался.
Фото Михаила Циммеринга (НГ-фото)

Одно можно сказать сразу и точно: начинать какие бы то ни было фестивали и прочие действа в праздник, который в некотором смысле считается даже семейным, – очень плохо. Конечно, красиво фестиваль «Лики любви» открыть не когда-нибудь, а 8 Марта, но скольким людям приходится ломать праздник, проводя его не с любимыми, а на официальном мероприятии.

Впрочем, открытие нынешних «Ликов любви» не было таким уж официальным. Президентская пара фестиваля (а так уж повелось за годы существования «Ликов», что каждый год президентами фестиваля избирается супружеская пара, проявившая себя также и в мире кинематографа) Дарья Михайлова и Владислав Галкин вышли на сцену совсем не подготовленные, словно узнали о своем президентстве за пятнадцать минут до начала. Из знаменитостей пока приехала только немецкая актриса, муза Фассбиндера Ханна Шигулла. Председатель жюри, шведская актриса Лена Эндре заявила, что ждет от фестиваля кроме кино, конечно, долгих ночных посиделок с большим количеством водки. «Мы же в России, в конце концов», – подытожила она, чем вызвала почему-то бурю необъяснимого восторга в зале.

Когда утихли представления и поздравления, случилось долгожданное: показали новую картину Сергея Соловьева «О любви». Сколько ждали этот фильм и сколько раз Соловьев говорил «Ну все, готово», – сейчас сказать уже трудно. Как пояснил режиссер, такая волокита случилась из-за того, что, сняв фильм, решили его отцифровать, а когда отцифровали, оказалось, что из фильма ушла душа. Душу возвращали целый год. В чем это выражалось, Соловьев не объяснил, из картины тоже неясно.

«О любви» – это два чеховских рассказа – «Володя» и «Доктор» – и водевиль «Медведь», насаженные на одну сюжетную линию и расцвеченные фирменными соловьевскими фенечками. Уже один факт соединения трагических рассказов и водевиля мог бы стать занятным, если бы они воистину соединились органично в соловьевском фильме. Или, например, в качестве собирательного образа чеховского маленького человека сквозным персонажем проходит карлик, которого по ходу дела всякий может обидеть, что по замыслу создателей должно вызывать (и вызывает) смех в зале. А вот повествование вдруг прерывается, и мы становимся свидетелями того, как снимали фильм. Примерно каждые десять–пятнадцать минут в нижнем углу экрана выскакивает адрес фильма в интернете. Вроде и не реклама, а так, забавно, современно и прикольно. Вообще режиссер то и дело пытается найти приколы у Чехова там, где пока никому не приходило в голову их искать. Нынче это модно, за Чехова берутся охотно, объясняя это тем, что пока никто его толком не понял и правильно не интерпретировал. Тут-то, как правило, и происходит облом. Чехов – писатель слишком строгий, чтобы позволить абы как гулять по себе. Он такого не прощает и за легковесное отношение к себе мстит художнику жестоко. А что может для художника быть хуже неудачи? Уж сколько раз брались за чеховскую прозу, да зубы на ней ломали – и так его крутили, и этак. Не дается.

Перестав снимать умно-лирическое кино вроде «Ста дней после детства», перестроечный Соловьев чутко унюхал требования и запах времени, тонкими ноздрями художника учуял ветерок перемен. И не преминул этим знанием воспользоваться. То время требовало нового кино, замешенного на новой ментальности, новом взгляде через объектив. «Асса» стала, по сути, гимном нового кино, свободного в своих странностях и остро пахнущего свежим ветром. Но все проходит. То, что работало десять, пятнадцать лет назад, уже смотрится пустым трепом и желанием просто что-то сказать. Главное – сказать так, как не сказали до него. В результате мы имеем Чехова без Чехова и фенечки без смысла. Еще со всей очевидностью стало ясно, что единственный режиссер, в чьих руках становился замечательным актером Александр Абдулов, это Марк Захаров. Ясно стало и то, что раньше Татьяне Друбич прощали отсутствие актерского дарования за стильную, необычную красоту. Но прошли годы, и оказалось, что одной красоты мало, а бизнесвумен Друбич хоть по-прежнему красива, но теперь еще хочется настоящей игры. Немного спасает оператор Юрий Клименко, но никогда у Чехова визуальный момент не становился самодостаточным.

Новые времена не могут продолжаться вечно. После новых, как правило, в искусстве опять наступают старые, они отрицают однодневность и требуют вечного. Они беспощадно отшелушивают ненужное, оставляя лишь то, что может удержаться, не смыться потоком времени. «О любви» можно шелушить сколько угодно. Осыплются приколы, скукожатся прибамбасы... И станет на этом месте пусто.