Григорий Заславский
Эксцентричные люди не считают себя эксцентричными! Селина Каделл (слева) в спектакле «Люди» Фото Кэтрин Эшмор
В «Людях» Каделл играет эксцентричную аристократку, в далеком прошлом – фотомодель, которой надо что-то делать с фамильным особняком. Среди нескольких предложений – пустить в дом съемочную группу порнофильма.
– В прошлом году в Москве, как и в Европе, можно было увидеть спектакль «Франкенштейн» с Ли Миллером и Камбербэтчем. Оба актера получили премию Лоуреса Оливье, что и объясняло, почему именно этот спектакль записали для европейского кинопроката. А ваш спектакль – он имеет подобные заслуги перед страной, перед Королевским театром? Помимо того, что про порнофильм всем интересно?
– Руководитель Национального театра Ник Хитнер считает, что о нашем коллективе должно знать как можно больше людей. «Люди» – очень популярный спектакль, все билеты на него были проданы задолго до премьеры, вот и решили сделать такую киноверсию. А что касается премий, в Англии мы говорим, что хороший театр вовсе не обязательно получает все премии. А спектакль по пьесе Алана Беннета так хорош, что даже не нуждается ни в каких призах. У нас уже была прямая трансляция спектакля, и за один вечер его посмотрели 120 тысяч человек по всей Великобритании! Не всегда награды получают лучшие постановки. «Оскара» часто получают не те, которые лучше играют, а те, которые играют больше. В Англии Беннет уже является торговой маркой, брендом.
– У нас знают МакДонаха…
– Он – ирландец…
– Да-да, конечно…
– Ну, странно, что вы в таком случае не знаете Беннета. Ну, вот и еще одна причина показать спектакль по его пьесе в Москве. Я думаю, что сюжет этой пьесы очень будет созвучен настроениям русской публики.
– Ну да, в «Вишневом саде» тоже есть героиня, чуть экстравагантная, есть дом, который нужно продать...
– В России постоянно сносят дома и строят новые, какие-то пустые. Как сохранить сердце и душу России, Москвы? Коммерческие настроения и идеи часто исходят сверху, в то время как снизу, от простых людей, исходит творческая энергия, часто так и невостребованная...
– Судя по вашему списку ролей, вы очень много снимались в детективах. Любите ли вы сами читать их?
– Я сейчас вас шокирую, но я ненавижу читать детективы. Читая сценарии детективных историй, я никогда не могу понять сюжет. Мне приходится спрашивать мужа, потому что он в этом гораздо лучше разбирается. Я никогда не знаю, кто меня убил, и вообще – почему хотят меня убить. Вообще мой любимый писатель – Толстой. И лучше бы читала его, чем Агату Кристи.
– Кстати, как вам новый британский фильм «Анна Каренина»?
– Знаете, Том Стоппард, который писал сценарий для этого фильма, всегда перед началом съемок читает пьесу продюсерам, чтобы те могли послушать все до начала кастинга. И обычно он просит своих друзей прийти и помочь ему на этой читке. В этот раз я читала роли княгинь, графинь и нянюшек. И не была уверена, хороший или плохой это проект. В итоге фильм, по-моему, вышел несколько сентиментальным и потерял важный политический российский подтекст. Тут было нужно очень длинную историю сжать. А Толстой не писал сценарий. Том – большой интеллектуал, мне даже иногда кажется, что он с другой планеты. Может быть, как раз поэтому адаптация романа Толстого – не самое лучшее занятие для Стоппарда. Думаю, что для Стоппарда лучше быть чисто Стоппардом.
– Когда-то я брал интервью у выдающегося шведского актера, который играл у Бергмана, у Тарковского, – Эрланда Йозефсона. Он играл в «Вишневом саде» Петю Трофимова, потом Гаева в спектакле Питера Брука, потом – Фирса. Он сказал мне: осталось сыграть пенек. Какие у вас отношения с Чеховым?
– Я хочу Раневскую сыграть. У Чехова комедия и трагедия существуют одновременно. Мы все знаем, что Шекспир великий. И Чехов – тоже. Иногда мы чересчур много превозносим их, хоть это действительно наше отношение к ним. И когда хочется подчеркнуть и трагические, и комические моменты, вдруг останавливаемся, боимся что-то сделать с текстом. Сыграть Раневскую для меня – это такая вот возможность понять Чехова изнутри. Я играла Соню, Шарлотту, няньку Марину – думаю, это как раз такая вот дорога вверх по лестнице, на вершине которой – Раневская. Чехов никогда не строил четвертую стену между сценой и публикой. Это одна из причин, почему он мне нравится.
– Вопрос к вам, как к человеку, который преподает. В России идут жестокие споры про систему Станиславского – нужна она, не нужна. Пользуетесь ли вы открытиями Станиславского в своей актерской работе и учите ли своих студентов этюдам, всему тому, что было для Станиславского так важно?
– Я знаю систему Станиславского, но на самом деле не думаю, что он был таким уж первооткрывателем, – он описал то, что актеры уже знали. Я думаю, что любой хороший актер должен знать, почему он заходит в комнату. Станиславский создал формулу, которая полезна для молодых актеров. А я учу определенным техникам на основе Шекспира. Актер – это то, что он говорит. Сначала ты есть то, что ты говоришь. И потом, уже сверх всего этого, возникает техника.
– Так можно сказать, что Исаак Ньютон тоже ничего не открыл, поскольку все законы исправно работали и до него...
– Да, можно так сказать и об Исааке Ньютоне... Нет, я не принижаю достоинств Станиславского. Я думаю, что метод Станиславского в Англии неправильно понимается и неправильно преподается. То есть он как бы переворачивается, и получается уже не совсем то или совсем не то, чего хотелось Станиславскому. Станиславский превратился в догму.
– А он не был догматичным.
– Вот именно. А я вот, например, беру Шекспира, какую-нибудь его строчку и предлагаю студентам разыгрывать ее.
– За что вы можете поставить двойку студенту или даже выгнать из аудитории?
– Я могу выгнать студента из комнаты, если только он там заснул, если из Америки приехал, – такое бывает. Как Сэмуэль Беккет, я думаю, что иногда на репетициях какой-то позор или когда что-то просто не получается, очень даже важно и полезно для актера. Поэтому я поощряю, когда мои студенты делают ошибки на репетициях. Но я не поощряю, когда они засыпают. Это часто не случается, но иногда бывает. Когда немного выпили накануне... Тогда я говорю им: вставайте быстрее, побегайте вокруг комнаты. Мне вообще важнее не то, что они делают до занятий, как готовят материал, не сколько они посмотрели животных в зоопарке, если идет разговор о животных в пьесе, – а то, что они делают на занятиях. Вот это – настоящая работа.
– Среди вашего окружения и среди ваших героинь и их окружения много людей экстравагантных. Мисс Марпл, Пуаро, оба – и Дживс, и Вустер – страшно экстравагантные люди. Насколько вы заразились от них этому, или экстравагантность в вашей природе?
– Я не думаю, что эксцентричные люди считают себя эксцентричными...
– Как тот же самый Эрленд Йозефсон, простите, когда я ему задал вопрос про фильм Бергмана «Фанни и Александр», сказал, что не обязательно быть старым евреем, чтобы играть старого еврея.
– Это как раз то, что я имею в виду. Это то, что я говорю, что система Станиславского стала догмой и извращается. У нас ведь есть воображение. В одной пьесе я играла верблюда. Я дома не думала, как я его буду играть, а сыграла – великолепно. Притвориться и разыграть на самом деле проще, чем все эти долгие размышления над ролью и изучение того, что твой герой съел на завтрак. Проще представить и – сыграть. Потому что у вас иногда просто нет ответов на эти вопросы. Когда вы верите в то, что говорите, вы можете увести людей куда хотите. Если я говорю, взяв в руки вот этот стакан, что это — яйцо Фаберже, посмотрите, какая красивая работа, я ее обожаю... Люди в это поверят.
Дарья Гармоненко 
