На каркасе любовного треугольника

Светлана Захарова в роли ревнивой царицы Мехмене Бану. Фото с официального сайта Большого театра

В Большом театре возобновили знаменитый балет Юрия Григоровича «Легенда о любви». Одну из лучших своих постановок возвращал на сцену сам хореограф: почти двухтысячный зал приветствовал Григоровича, артистов и композитора Арифа Меликова стоя.  

Что-то витало в воздухе в оттепельные годы, что открыло путь на киноэкран и на сцену интеллигентной интонации и сняло (ненадолго, правда) ярлык «эстетствующих формалистов» с тех, для кого приоритет содержания над формой в искусстве не был непреложной истиной. «Легенда о любви» Симона Вирсаладзе и Юрия Григоровича родилась на этой новой волне. Спектакль на музыку Арифа Меликова увидел свет в 1961 году в Ленинградском театре оперы и балета им. Кирова (ныне Мариинском) и вошел в историю как шедевр балетного театра ХХ века, эталонный пример сценического синтеза, после эпохи драмбалета полностью восстановивший в правах чистый классический танец. В 1965-м хореограф представил несколько измененную версию на сцене Большого театра. После возобновления 2002 года нынешнее издание в Москве – третье, хоть и неисправленное и недополненное. Просто вернувшееся на историческую сцену Большого театра после ее реконструкции.

Либретто основано на пьесе Назыма Хикмета, вдохновившегося преданиями о любви Ферхада и Ширин, в свою очередь отразившими реальные события – трагическую судьбу персидского правителя Хосрова Парвиза и его жены Ширин, строительство канала через скалу Бисутун и др. 

Чтобы вернуть к жизни меньшую сестру Ширин, царица Мехмене Бану жертвует своей красотой. Обе влюбляются в художника Ферхада, старшую терзает безнадежная ревность к младшей. Но когда, пережив мстительный гнев и муки совести, Мехмене Бану решает соединить влюбленных, перед героем встает главный выбор: счастье с любимой или подвиг во имя людей – он должен пробить железную гору и подарить воду умирающим от жажды.

Стилистику спектакля определила сценография Вирсаладзе. Изысканная, не допускающая лишнего, концентрирующая в себе основную идею и в то же время не самодовлеющая, она открывает свободу движению. Выполняя  функцию своего рода зуммера, требует от хореографии и от драматической игры укрупненного масштаба. 

Балетная «Легенда» лишена конкретики пьесы, по аллегоричности и уровню обобщений приближена к притче. У героев нет и не должно быть бытовых индивидуальных черт. Юная Ширин олицетворяет красоту и чистую любовь, Мехмене Бану – власть и жертвенность, Ферхад – самоотречение ради высшего предназначения. 

В хореографии Григоровича, вдохновленной восточным фольклором и древним искусством персидской миниатюры, нет собственно этники. Классический танец способен на куда более глубокие смысловые и визуальные обобщения. Но содержание оживет только в совершенной форме, только в том случае, если репетиторы добьются от исполнителей утонченной пластики, орнаментальной, каллиграфической выверенности жеста и позы вплоть до точного соблюдения, скажем, расположения кисти руки по отношению к характерно повернутому предплечью (что в совершенстве удавалось Майе Плисецкой или Светлане Адырхаевой в партии Мехмене Бану и Марису Лиепе – Ферхаду). Это, казалось бы, незначительные, а на самом деле определяющие мелочи не только для стилистики, но для эмоциональной наполненности спектакля. Без этого «Легенда о любви» останется лишь очередным балетным любовным треугольником. 

Недаром, к примеру, Дягилев гонял своих артистов по картинным галереям и музеям, чтобы те пропитались пусть не глубоким знанием, но внутренним ощущением стиля, манеры, эпохи. На помощь художнической интуиции приходила идеомоторика, становясь впоследствии фундаментом для создания образов огромной силы и выразительности.

Добиться этого при нынешнем возобновлении в Большом театре не удалось. Никто не объяснил главным героям, ради чего старательно выгибать запястья и локти, никто не сбил кафешантанного налета с танцев кордебалета, не рассказал, почему движение бедрами в эстрадных подтанцовках и в «Легенде о любви» не одно и то же. Ни впечатляющий прыжок Дениса Родькина (Ферхад), ни переливчатые pas de bourrеe Анны Никулиной (Ширин), ни антропометрические и технические совершенства Светланы Захаровой (Мехмене Бану) погоды не сделали. При всей присущей Большому балету пафосности никак не окрашенные, ставшие нейтральными движения заложенной в «Легенде» эмоциональной мощи тоже не достигли. Не тронутым коррозией остался, пожалуй, лишь крепкий каркас спектакля, запас прочности которому обеспечил некогда режиссерский дар Юрия Григоровича.