Дарья Михельсон
В отличие от чеховской повести в спектакле Варвара Андреевна становится равноправным партнером, полноправным героем.
Фото с сайта www.mayakovsky.ru
Премьера «Скучной истории» в Театре им. Маяковского – новая работа режиссера Дениса Хусниярова по Чехову. Михаил Филиппов и Евгения Симонова исследуют жизнь на грани сна и смерти, где отчаяние становится формой нежности. Из повести о стареющем ученом режиссер делает спектакль о человеческом истощении и последней способности чувствовать.
Похороны. Зрители – гости на похоронах. Скучно. Грустно. «В конце концов правда восторжествует. Но это – не правда», – говорит нам один из артистов, предварительно попросив отключить мобильные телефоны. Перед нами – траурный обряд в честь выдающегося ученого Николая Степановича. Но вместе с тем – анатомический театр, где предметом исследования становится не тело, а душа человека, а точнее, сама жизнь, прожитая в сомнении.
Сценическое пространство – анфилада серых комнат, закольцованных по кругу. Серый сгущен до своего рода густоты мысли. В архитектуре угадываются отзвуки ар-нуво, но свет, которым подсвечен каждый проем дверей и рампа сцены, – холодный, лабораторный. Таким светом пользуются, когда изучают рентгеновские снимки, вскрывают ткани, рассматривают образцы под микроскопом.
И главный вопрос возникает сразу: что будет предметом этого исследования?
Ответ кроется, наверное, в самом дуэте Михаила Филиппова (Николай Степанович) и Евгении Симоновой (Варвара Андреевна). В отличие от чеховской повести здесь Варвара Андреевна становится равноправным партнером, полноправным героем, не просто тенью великого мужа, но женщиной, чья любовь тиха и упорна, как дыхание человека, борющегося за жизнь. И спектакль, в сущности, рассказывает о них двоих – о великом человеке, разочаровавшемся в себе, и о женщине, чья преданность оказывается последним свидетельством жизни.
Повесть Чехова моноголосая; спектакль же превращает ее в диалог, в камерное исследование пары. Это классическая драма, где все давно известно: усталость, непонимание, угасание. Но как и во всех чеховских историях, за бытовым стоит бездна. И режиссер, и актеры точно чувствуют эту пропасть.
Декорации Семена Пастуха не просто рамка действия, они – психологический портрет героев. Мир Николая Степановича окрашен в один, почти беспросветный серый. Все в нем растворилось: вкус, радость, вера. Он цитирует Толстого: «Человеку нужно три аршина земли». Халат его так же сер, как и стены лаборатории, как и его мысли. Наука – последняя иллюзия спасения. Но и она тускнеет, когда бессонница превращает сознание в бесконечную петлю. Бессонница – именно так обозначен жанр спектакля. Это и медицинский симптом, и экзистенциальный приговор. Сознание не отключается, мысли кружат, как комнаты дома, замкнутые друг на друга. Как говорит Чехов, если против болезни существует множество средств – значит, нет ни одного.
Во втором действии реальность сдвигается. Серые стены становятся мраморными, дом – семейным склепом. Дамы – в траурном бархате, волосы ярко-рыжие – как пламя, лица – как свечи, застывшие в воске. Советник умер, он сидит в кресле в парадном мундире и орденах.
Жена читает его записки – о разочаровании в семье, о тайной нежности к приемной дочери Кате. И в этот момент в ней не гнев, а узнавание. То, что раньше казалось механическим исполнением супружеского долга, вдруг раскрывается как подлинная безмолвная любовь.
После того как Николай Степанович оживает, мы понимаем, что находимся внутри его сна. Филиппов играет не просто уставшего человека – он умирает на сцене внутренне, превращая каждый монолог в дыхание последней мысли. Симонова отвечает тишиной, взглядом, легким движением – как будто ее героиня все время держит его на грани сна и пробуждения.
Катя (Наталья Полагушкина) появляется в раздражающе красном, резко резонирующим с обстановкой вокруг. Она становится частью сна, сновидческой проекцией – не столько женщины, сколько внутренней вины. Хаос второго действия – танцы, пляски, обрывки голосов – это и есть кошмар бессонницы.
Хуснияров превращает действие в хрупкий сон: фантасмагория, где смерть и жизнь путаются местами. В финале Николай Степанович просыпается. Жена рядом. Он припадает к ее халату, целует ткань – и впервые улыбается. Не к науке, не к славе, не к истине – к простому, живому, родному.
Парадокс спектакля – в его двойной природе: он пессимистичен до отчаяния и одновременно жизнеутверждающ. Потому что, только пройдя через действительное столкновение со смертью, можно наконец проснуться в жизнь. Свобода, о которой мечтает герой, приходит не в полете мысли, а в касании теплой человеческой руки.
И все же человеку не три аршина нужно, а, по Чехову, «весь земной шар, вся природа, где на просторе он мог бы проявить все свойства и особенности свободного духа».
