Леонид Васильев
Место, откуда исходит проповедь, становится центром в структуре влияния и власти. Отсюда множество проблем. Жан-Леон Жером. Муэдзин призывает верующих на молитву с вершины минарета. 1879
Ислам – третья, последняя из монотеистических авраамических религий, происходящих из единого мифологическо-доктринального корня и обязанных своим существованием древнему патриарху семитов Аврааму. Оказавшись вынужденной заимствовать львиную долю доктрины из иудео-христианской Библии, весьма своеобразно пересказанной в проповедях пророка Мухаммеда (который ссылался на голос Аллаха и от его имени говорил), мусульманская версия не претендует на доктринально-идеологические новации. Смело повторяя многое из Библии, Мухаммед и записанный с его слов Коран свободно оперировали именами и событиями, зафиксированными в ней, ссылаясь на то, что Всемогущее высшее существо, или Аллах (ал или эл – корень этого понятия у семитов), декларирует одно и то же учение. Но иудеи и христиане будто многое в нем перепутали и недопоняли, тогда как пророк адекватно уловил всю его суть.
Ислам как норматив
Таким образом, ислам как доктрина отличен от других тем, что вложено в него от имени Аллаха (и зафиксировано в Коране) пророком. Прочитав Коран, что доступно каждому, читатель убеждается в библейской его основе, но и в некоторых значимых новациях. Они состоят не столько в доктринально-теологических расхождениях (которые ценны для улемов, но не очень значимы для обычных правоверных), сколько в нормативных традициях, относящихся к образу жизни и стереотипам поведения. Самое главное – Аллах не любит неверных. Их нужно побуждать принять ислам; если это не получается, можно их терпеть, но относиться к ним следует соответственно. А если что, то не останавливаться перед силой, вплоть до религиозной войны, джихада. Идеал – время жизни пророка, VI–VII века, когда воодушевленные великой идеей арабские бедуины ринулись захватывать освоенные земледельцами цивилизации плодородного Ближнего Востока и далее вплоть до Испании (Кордовский халифат).
Это было время, отмеченное исламизацией подавляющего большинства стран и народов, начиная с высококультурного Ирана, цветущего Египта и заканчивая великой Индией и отсталой Африкой. Территории эти стали миром ислама. И важно учесть, что они, будучи в религиозном отношении обычно вполне развитыми, не могли противостоять силе и натиску мусульман. Они исламизировались, впрочем, не только потому, что их завоевали, но и из-за того, что доктрина ислама была сильна внутренне и проста для усвоения. В чем сила ислама?
Она в том, что для христиан было немало привычного в этом учении, и это сыграло свою роль в христианском Египте, а вот зороастрийский Иран сопротивлялся дольше и ислам там принял специфическую форму шиизма. Сыграло роль и то, что для отставших в развитии, начиная с самих бедуинов, ислам делал акцент на социальную заботу о бедных и на поддержку семьи. Социополитическая структура, складывавшаяся на базе религии с учетом ее нормативов, не предполагала существования привилегированной знати. Для возвышения (социальный лифт) было два способа: военная доблесть со следовавшими за ней властно-материальными успехами и мусульманская ученость, которая ценилась и почиталась. Соответственно было два фактора силы – воины и улемы. Первые шли в бой, создавали государства, вторые вслед за ними приходили, строили мечети и создавали там мощные очаги религиозно-идеологической индоктринации. Материальными центрами религии стали эти мечети, организующее звено глобальной общности, всепланетной уммы ислама. И лишь во вторую очередь правоверные делились на этнические группы (египтяне, сирийцы, иранцы и т.д.), причем значимость этих групп была много меньше, чем членение на суннитов и шиитов.
Во всем этом был глубокий смысл. Вплоть до сегодняшнего дня мир ислама значим как нечто религиозно цельное, как единение правоверных, та самая умма. И не случайно по духу доктрины, не всегда выраженному, но всем с малых лет хорошо известному, вероотступничество считается главным преступлением мусульманина и наказывается смертью.
Быть мусульманином – не выбор, это удача в жизни. И ты обязан высоко ее ценить, соблюдая ее нормы. Их не так много. Это намаз, пятикратный ритуал каждый день. Для того чтобы правоверные не забывали о нем в текущих своих делах, в каждом поселении, а в больших городах в квартале, строились минареты при мечетях, высокие сооружения, с вершины которых муэдзин, повернувшись в сторону Мекки, напевно-заунывным громким голосом произносит призыв-азан, призывающий всех к недолгой, но строго обусловленной молитве. Люди омываются, стелют коврик и, став лицом к Мекке, свершают поклоны. Раз в году мусульмане соблюдают строгий пост в месяц рамазан. От зари до зари – а этот священный месяц в мусульманском лунном календаре может выпасть на жаркое лето – нельзя ни есть, ни пить. А в праздники каждый имущий обязан делиться с неимущими, что выражается в щедром угощении, хотя этим милостыня-закят не ограничивается. Есть и добровольное даяние, садака, идущее на благотворительные и богоугодные социальные нужды.
К числу обязательных нормативов относится обрезание, которое в 7–8-летнем возрасте совершается над каждым мальчиком (для тех, кто обращен в ислам в более старшем возрасте, сразу после этого). Реже, но подлежат обрезанию и девочки, дабы шайтан не возбуждал похоти. Вообще женщина – и это тоже строгая норма – с подросткового возраста обязана носить хиджаб и строго покрывать все тело, не ходить вне дома без сопровождения. Этим она выражает свою покорность Аллаху, но и мужчине, которому принадлежит и который обязан заботиться о ней и ее детях (правоверный может иметь четыре жены, если в состоянии их содержать; у правящей элиты бывают гаремы).
Мечеть задает тон
К числу обязательных нормативов нужно отнести посещение мужчинами по пятницам мечетей (женщин обычно туда прежде не допускали), где перед ними, особенно в полуденный час, имамы, муллы и иные улемы произносят проповеди. Напомню, что мир ислама имел два пути наращивания силы. Завоевание сыграло роль на начальном этапе освоения арабскими бедуинами чужих земель, но позже его роль ослабла из-за чрезмерного расширения рамок Арабского халифата и сепаратизма эмиров, а также междоусобиц и противостояния суннитской Турции шиитскому Ирану. В итоге европейская буржуазия с ее колонизацией-вестернизацией подчинила себе или поставила в зависимость ослабевшие крупные и более слабые небольшие мусульманские страны. И у мира ислама остался путь духовно-религиозный. Этот путь веками был значительным, но в условиях принуждения со стороны Запада это не играло заметной роли. Мир ислама жил по своим законам, а Запад в меру сил стремился преобразовать его и приспособить к своим стандартам, как идейно-институциональным, так и рыночно-предпринимательским.
Пока Запад очевидно доминировал и его господство было надежно подкреплено эффектом колонизации-вестернизации, тот фактор силы, что был связан с верой, не имел успеха. Сила передового Запада брала свое, заставляя мечеть ограничиваться молитвами. А когда в ХХ веке население мира вне Запада выросло в несколько раз, он как давящая на этот мир сила ослаб, деколонизация вышибла его из седла, и все это совпало с поражением СССР в холодной войне, ситуация изменилась. Рухнули красно-коричневые тоталитарные режимы, а их место занял возродившийся уже преимущественно в экстремальной форме ислам. Зеленое знамя ислама оказалось в руках тоталитарно-террористического исламизма, который стал символом возрождения его силы.
Конечно, дело здесь не только в мечети. Много значило то, что мир ислама оказался более всего осыпан нефтедолларами. Активно помогали ему советские руководители, полагавшие, что они выравнивают баланс сил между СССР и США в свою пользу. Сыграли роль споры вокруг Ближнего Востока, мобилизовавшие мусульман, способствуя не слишком заметному, но бесспорному их единству. В силу многих важных причин – а для самих мусульман как проявление воли Аллаха – нефть и мечеть стали главными факторами успеха. Военная сила везде, кроме Ирана, ушла в прошлое. Но нефтедоллары, без которых воспитанные мечетью салафиты, ваххабиты, джихадисты и прочие фундаменталисты-исламисты, включая террористов-шахидов, не могли бы успешно действовать, стали основой, притягивающей и вознаграждающей молодую поросль возродившегося ислама.
Вот с этих позиций и следует расценивать мечеть. Она ныне центр всего, что выходит за рамки традиционного и вчера еще вроде спавшего ислама. И это никому не должно казаться странным. Правители мусульманских стран вынуждены считаться не столько с общественным мнением, сколько с тем, что происходит в мечети и в ученых кругах руководящих ею улемов. А сила и влияние их ныне резко выросли. Это не то что прежде, когда мир ислама был опутан фактической зависимостью от передового Запада. Стоит обратить внимание на события, связанные с сомнительными успехами арабской весны, в результате которой во главе ряда стран ислама оказались исламисты. Мрачной кажется судьба Сирии, где христиане ждут резни, когда одолеют мятежники. Мечеть задает тон. И на примере Египта, где с 988 года существует центр исламской учености, университет Аль-Азхар, роль ее наиболее заметна.
В процессе неконтролируемого численного роста в странах ислама на передний план в наши дни вышла не слишком, но достаточно образованная молодежь, которую многонаселенный Египет (треть арабов) не успевает обеспечить рабочими местами, соответствующими их подготовке и тем более потребностям. Они начали арабскую весну с выступлений против правителей. Авторитарные правители не были либеральными и демократичными, но они соответствовали уровню развития населения и твердо держали страны в узде. Весна свергла власть и добилась в ряде стран (Египет, Тунис, Йемен, Ливия, Сирия) новых выборов, которые не принесли ожидаемого. Подвластное мечети большинство сельских жителей в ряде стран проголосовали не за бунтующую молодежь, а за радикальных исламистов, которые и пришли или, как в Сирии, вот-вот придут к власти. Ну и что это дало?
В Тунисе и Египте проходят новые выступления обманутой в своих ожиданиях молодежи. В отсталых Ливии с Йеменом, где образованной молодежи меньше, все не вполне ясно, а в Сирии с ее религиозными сложностями идет война на уничтожение. Еще хуже ситуация в Сомали. Словом, перемены не привели и не могли привести к лучшему. Неоткуда было взяться тому, чего хотели молодые бунтари. Но зато совершенно явно, что позиции исламских фундаменталистов везде усилились и продолжают укрепляться. А ливийские провинциальные племена пошли даже успешным походом на Мали, откуда их с трудом вытесняют французы. Это главный результат. К нему можно добавить повышение нестабильности в других арабских странах, от Иордании до Бахрейна.
И еще о мечети. Не забудем, что ислам как религия не просто предельно нетолерантен (Аллах не терпит неверных!), но и жесток по отношению ко всем правоверным. Вероотступничество примерно то же, что измена в СССР, и подчас включено в Уголовный кодекс страны. И все это тесно связано с мечетью и ее ролью. Либо ты соблюдаешь нормативную традицию, причем все это видят и знают, либо ты этого не делаешь, и это тоже всем известно. Такое поведение не твое личное дело, понятия атеизма в мире ислама, если ты не живущий там иностранец или иноверец, например христианин, нет. Из этого следует, что слово муллы или имама, руководящего мечетью и читающего в ней обычно по пятницам проповеди, необычайно важно. И когда после проповеди сотни тысяч мусульман вроде бы неожиданно, но очень яростно начинают возмущаться появлением где-нибудь в Дании в чужой всем газете карикатуры на пророка и потом миллионами выходят на улицы с тем, чтобы громить западные конторы, это не случайность, а вполне скоординированное выступление элиты мира ислама против неверных.
Молодежь под зеленым знаменем
Запад должен понимать, что пророк не объект насмешек и критики. И вот здесь и проявляется слабость Запада, в котором немалая часть общественного мнения, отравленного политкорректностью, не понимает, что такое ислам и чем это будет грозить ему через несколько поколений, когда количество правоверных сильно возрастет. Рост этот неизбежен потому, что молодые и здоровые женщины в исламе для того, как считается, и существуют, чтобы обеспечить мир новыми правоверными. Контрацептивов они не признают, а право быть закутанной и обязанность безраздельно принадлежать мужу, который платил за нее и ждет от нее детей, священны. Ей не положено учиться, тем более в нерелигиозной школе – в Пакистане такие вообще уже сотнями взрывают. И все это на Западе как-то не воспринимается всерьез, святость религии защищена политкорректностью. И хотя не все мусульмане в мире имеют отношение к истовым ваххабитам, салафитам, джихадистам и прочим радикалам-фундаменталистам, не стоит утешаться. Ревностных исламистов пока действительно вроде бы меньшинство, но это меньшинство активное и лидирующее. Из его рядов выходят улемы, муллы и имамы, что руководят мечетями повсюду, включая Россию, то есть те, кто читает пятничные проповеди и входит в число высшего духовенства, издающего инструкции-фетвы.
И здесь, на уровне идейных вождей, баланс меняется в сторону активно-экспансионистского исламизма. А те, кто склонен оставаться в стороне от него, терпят поражение и отступают. И, что крайне существенно, вся молодая поросль активистов возрождающегося ислама захвачена идеей всесилия возрождаемой ими религии. То есть мечеть торжествует. И чем больше мечетей, тем сильнее в исламе те, кто прислушивается к проповедям радикалов и следует духу времени. В нашей стране, издавна населенной немалым количеством мусульман, еще недавно исламистов не было. Появились они примерно на рубеже 80–90-х годов, когда СССР рухнул, а на его развалинах стали резко усиливаться этноконфессиональные традиции тех, кто был жестко придавлен властью. Эти перемены драматически совпали с возрождением ислама, что тоже не случайно стало фактом, когда появился вакуум в полях напряжения, которые существовали на протяжении ХХ века.
Вакуума больше нет. Тоталитаризм и терроризм господствуют под зеленым знаменем ислама. Политкорректность побуждает считать ислам нормальной религией, а исламизм разрушительным ее проявлением. Это в определенной мере именно так и есть, да и разделение началось не случайно. Миллионы мусульман повсюду, включая страны Запада и Россию, являлись и в глубине души скорей всего рады бы быть законопослушными гражданами. Но силовой модус поведения исламистов, особенно шахидов, боевого их крыла, препятствует этому. Шахиды взрывают себя чаще всего в гуще своих же мусульман, стремясь дать понять им, не очень-то радикальным, что инертность не поощряется Аллахом. И если в результате террористического акта шахида они погибли, то это угодно ему и, помимо прочего, урок тем, кто не понял своей обязанности подчиниться исламистам и их идейным вождям. Никто, понятно, при таких взрывах не ропщет, люди запуганы.
Самое же важное заключается в том, что мечети для мусульман одни и те же, а сидят все на проповедях рядом и слушают проповедь все. Проповеди же, повторю, читают те, кто воспитан улемами в духе непререкаемости идей возрождающегося и предельно активного, радикального и настроенного на экспансию ислама. Конечно, доктрину можно и нужно разделять на ислам и исламизм, но не стоит обольщаться. Следует сознавать, как и в каком направлении идет процесс в целом. Принципиальной разницы между обычными и радикалами нет. Те и другие едины в доктринальном почтении к Аллаху и в уверенности в том, что не было лучшего времени для мусульман, чем то, когда жил почитаемый пророк. Нет разногласий в отношении к вероотступникам, нет колебаний по отношению к женщине и ее модусу поведения. Вообще нет почти ничего существенного, что отделяло бы одних от других. Разделяет их лишь степень религиозной активности. Но как раз активность мусульманина испокон веков, с момента первых проповедей пророка, считалась главной его добродетелью. И, опираясь на традицию, меньшинство активных – исламисты – уверенно ведет за собой остальных. И если пока это еще не всем понятно, а для многих невнимательных не очевидно, то не всегда так будет, особенно по мере явного численного возрастания мира ислама, его вселенской уммы.
В исламе в принципе нет места нейтральности по отношению к религии. Эта доктрина и санкционированный ею образ жизни рождены нетерпимыми к инакомыслию. Ислам вынужден был терпеть его, когда у него было мало сил. Но когда сила стала возрождаться и логично во многом содействовать исламистскому экстремизму, многое изменилось. Это видно повсюду, включая современную Европу и Россию.
Как же быть?
Не берусь советовать, как себя вести. Мое дело сказать о том, что есть. Однако, если рассуждать здраво, следует, пока не поздно, выступить много более решительно, нежели сейчас. И не против мусульман и мечетей, а за них. За то, чтобы по меньшей мере там, где это зависит от власти, то есть вне стран с исламом как государственной религией, дать власти право и сделать ее обязанностью следить за тем, кто идейно руководит мечетью и как мечеть ориентирует правоверных в их отношениях с жителями и нормативами страны, в которой они живут. Невмешательство в дела религии хорошо тогда, когда речь идет о религии. Ислам же далеко не только и даже не столько религия, сколько обязательный для правоверных стандарт существования, детали которого отнюдь не нейтральны по отношению ко всем, кто не принадлежит к числу правоверных. А исламизм осознанно и целенаправленно усиливает именно эти детали.
И еще. Это уже в связи со склонностью благодетельствовать за счет налогоплательщиков и государственной казны. Стоит посоветовать не делать подобного огульно, не считаясь с уровнем жизни основного коренного населения страны, тем более в ущерб ему. Это способно лишь порождать в стране этноконфессиональную ненависть и вести к ухудшению всего того неблагополучия, которое имеется в виду. Правоверные должны понимать это и принимать все общегосударственные нормативы страны, где они живут (речь не о церковных обрядах, запретах либо рекомендациях, тем более не о праздниках, скажем, православного характера), а все мечети, сознательно изолируя экстремистов, энергично помогать им в этом.
Дарья Гармоненко