О чем в РПЦ молятся патриарху Тихону

На фото патриарх Тихон. Фото из собрания Библиотеки Конгресса США

С радикально различным отношением к себе патриарх столкнулся еще при жизни. Московская церковная публика любила его за простоту и искренние проповеди «без лукавства и святошества». Поэтому в дни Февральской революции 1917 года он стал митрополитом Московским – одним из первых русских архиереев, которые возглавили кафедру в результате демократических выборов. При этом красные, напротив, считали Тихона «лукавым» и ненавидели его как воплощение «самой черной реакции».

Народный комиссар иностранных дел Георгий Чичерин оценивал его как «личность явно черносотенную». В вину Тихону ставилось, в частности, его недостаточно активное участие в помощи голодающим Поволжья (хотя у истоков Помгола, как известно, стоял сам Тихон, но советская пропаганда об этом «забыла»). Зато Тихону регулярно припоминали его руководство ярославской ячейкой Союза русского народа в дореволюционный период, прозвучавшее из его уст оскорбление революционных солдат, в дни Поместного собора в 1917 году осадивших Кремль. Патриарх тогда назвал их «дезорганизованной толпой». Главным же «составом преступления» Тихона было его послание от 11 октября 1918 года (которое он сам отозвал в 1923 году своим покаянным выступлением в газете «Правда»), в котором Октябрьская революция характеризовалась как «бедствие», а деятельность большевиков – как «братоубийство» и «насилие».

Отношение к Тихону церковной иерархии долгие годы тоже было достаточно критическим. Сказывались последствия процедуры патриарших выборов – по жребию. У двух «проигравших» кандидатов имелись в церкви свои партии, причем партия митрополита Антония (Храповицкого) в случае прямого голосования, очевидно, могла рассчитывать на успех. И партия архиепископа Арсения (Стадницкого), к которой принадлежал будущий патриарх Алексий I (Симанский), также имела свое видение развития церкви. У патриарха Тихона партии как таковой не было. Последователи Антония позднее стали задавать тон в Зарубежной церкви, последователи Арсения – в церкви внутри СССР. Народная же «тихоновщина» стала основной мишенью советских репрессий и сгинула в лагерях и ссылках. Портреты патриарха Тихона вплоть до его официальной канонизации не помещали в кабинетах архиереи и священники, зато их часто можно было встретить в самиздате и в квартирах у диссидентов.

Почитание патриарха Тихона, с особой «тихоновской» идеологией, сложилось в официальных церковных кругах уже во второй половине XX века, изначально в русском зарубежье, а затем уже и в постсоветской России. У истоков культа патриарха Тихона стоит протопресвитер Иоанн Мейендорф (Православная церковь Америки), автор формулы «патриарх Тихон – служитель единства церкви». Именно он сформулировал два основных тезиса о патриархе Тихоне, ставшие впоследствии объединяющими для РПЦ и «зарубежников». Во-первых, утверждал Мейендорф, само имя патриарха Тихона является «символом верности церкви и ее единства – в России и за рубежом». «Поэтому в эти годы разделений, а также и почти тотального уничтожения церкви в России имя покойного патриарха продолжало объединять всех – и православную иерархию в России, и назначенных патриархом Тихоном зарубежных митрополитов… и «Карловацких» архиереев... Благодаря имени патриарха Тихона церковь продолжала быть как бы неразделенной, несмотря на внешние разрывы», – писал богослов. Во-вторых, считал он, патриарх Тихон – воплощение церковной свободы. Мейендорф отмечал как «удивительную черту всего церковного служения» Тихона его «чуткую готовность всюду, или где возможно, без излишней шумливости осуществлять церковную жизнь в единстве и свободе, в единстве соборном и подлинном, не только бюрократическом, и в свободе истинной, не только внешне демократической».

Эту концепцию в РПЦ наиболее последовательно излагает профессор Санкт-Петербургской духовной академии протоиерей Георгий Митрофанов. В лекциях по истории Русской церкви он характеризует патриарха Тихона как «патриарха-пастыря», в противоположность «патриарху-администратору», и как воплощение русской мечты о «церкви, способной существовать без админресурса». Поколение священнослужителей, к которым принадлежит Митрофанов, восхищается демократичностью патриарха Тихона: «Он удивляет свое духовенство нарочитым желанием посещать приходы, даже где все благополучно, даже тогда, когда сам настоятель готов приехать к нему с дарами, которые почему-то архиепископ Тихон не склонен принимать. Он приезжает сам, чтобы увидеть то, что происходит в епархии. И ездит он как-то не так, как привыкли, без особого почтения к собственному сану».

Параллельно сложилось представление о Тихоне как о воплощении духовного лидера нации. Исследователь наследия Тихона священник Димитрий Сафонов использует специальный термин: «В простом народе эта фигура олицетворяла этнарха – духовного лидера нации. Ведь царя свергли и расстреляли, зато появился патриарх. И в его лице верующие видели не только предстоятеля церкви, но и главу народа. Святитель Тихон в ряду первосвятителей стоит особняком. Именно потому, что до него все русские патриархи служили при царе, равно как митрополиты – при великом князе. Патриарх Тихон же оказывается в ситуации, когда на Руси нет православного самодержца, и он вынужден нести первосвятительскую ношу в одиночку».

В наши дни, полагает Сафонов, личность патриарха Тихона может быть актуализирована как символ борьбы за единство мирового православия: «Святителю Тихону мы молимся вообще обо всей Русской церкви, о ее благоденствии, о защите от нового вероломства Константинопольского патриархата, приводящего мировое православие к новому расколу». «Сегодня мы становимся свидетелями попыток изолировать нас от всего остального мира. Но мы это уже проходили: Константинопольский патриарх Григорий VII призывал патриарха Тихона уйти на покой, передав власть обновленческому «Синоду», а его преемники долгое время игнорировали патриаршую церковь, признавая легитимными только обновленцев. Святитель Московский Тихон ценой своей жизни обеспечил выживание самой церкви», – считает священник.