Владимир Казанцев
График представлен информационно-аналитической системой «Медиалогия»
Когда мы говорим о коррупции, то подразумеваем сразу несколько пластов информации, а также несколько способов их восприятия. Самые наглядные из которых – это мздоимцы глазами народа: представители власти, большие или малые, хитрые и изворотливые взяточники. Наваррец Чамполо из «Божественной комедии» Данте послужит нам архетипом: даже оказавшись в аду, он умудряется обмануть чертей и уйти от наказания, ведь бесовским «крыльям трудно было поспеть за страхом».
Подобное восприятие излишне экспрессивно, чтобы брать его за основу. Использовать примеры – тоже неблагодарное дело: их слишком много. К тому же коррупционную тему мы уже анализировали в начале года (см. «НГ-Политика» от 21.01.14), в тех же материалах можно ознакомиться и с основными тенденциями. Потому попробуем иной подход.
Тема «Коррупция» замечательно иллюстрирует российское медиапространство с его логичными взлетами и, казалось бы, алогичными падениями интереса СМИ. Система, судя по всему, работает по очень простому принципу: есть хороший новостной повод (крупный чиновник, громкое продолжительное дело) – есть популярность тематики; аналитические статьи – не редкость, жанр расследований – тоже, но это вещи на любителя, а потому без должной сенсационности сюжетов вся тематика оказывается вытеснена другими мотивами. Это происходит сейчас, это было и раньше.
Тут, кстати говоря, есть тенденция. Основные падения медиаинтереса происходили в 2006, 2009 и 2014 годах, а именно – в январе. То же самое в 2005, 2008 и 2010 годах. Судя по всему, объясняется это просто – не дошла инерция прошлого года, а новый год пока ничем не отметился. Каникулы – не время для сенсаций.
Эта требуемая для популярности темы сенсационность рождает и первый алогизм, мешающий прорваться к истине: информацию о том, что чиновник подозревается во взятке, продать можно, а вот новость про то, что он, оказывается, ни в чем таком не замешан – нет. Это свойство, присущее вообще всем СМИ, нередко использовалось и используется (и будет использоваться) для конкурентных войн.
Один алогизм рождает другой: составить рейтинг наиболее популярных персон этой тематики на основе медиаистории невозможно по той причине, что нет судебных вердиктов. СМИ устроены таким образом, что сообщают о заведении дел или подозрениях, в то время как о результатах, сроках и оправданиях информации почти нет.
Эти особенности российского медиапространства придают значимость редким, но действительно важным материалам из жанра расследований. Если оставить за скобками ангажированность и медиавбросы, то подобные явления – редкость, приоткрывающая завесу скрытной российской политики. За последнее время, к примеру, обратили на себя внимание как минимум две статьи на коррупционную или околокоррупционную тематики.
Первая – это материал Дмитрия Пашинского «Я – следователь», опубликованный в Colta. ru в октябре. Журналист интервьюирует следователя (сам материал представлен в виде монолога), пожелавшего остаться неназванным; тот говорит: «И теперь, чтобы попасть в СК, нужно занести 200 тысяч рублей до вступления в должность и столько же после». Дальнейшая информация – про «решальщиков» и методы их работы – представляется не менее интересной.
Второй материал – сентябрьское расследование Светланы Рейтер и Ивана Голунова «Казус Сугробова: как устроена борьба с коррупцией в России». Статья, опубликованная в РБК, написана по итогам одного из крупнейших коррупционных скандалов за последние десять лет. Речь идет об аресте главы Главного управления экономической безопасности и противодействия коррупции МВД России – генерал-лейтенанта Дениса Сугробова. СМИ, кстати, куда активней «откликнулись» на самоубийство его соратника – Бориса Колесникова.
Обе статьи – особенно вторая – поднимают достаточно сложные проблемы. С одной стороны, нередко в делах о коррупции оказываются замешаны те, кто, согласно своим прямым обязанностям, должен ей противостоять. С другой стороны – решение самой проблемы часто сопровождается сторонними темами. К примеру, битвами группировок: в случае Сугробова говорят о конфликте ФСБ и МВД, скандал 2011 года по поводу нелегальных казино был приправлен противостоянием прокуратуры и Следственного комитета. Да и методы борьбы с коррупцией нередко вызывают вопросы: все чаще говорят о провокации – чиновников подталкивают к приему взятки. Эта история началась давно.
 |
| Пока расследуется дело о должностных злоупотреблениях в Минобороны и «Оборонсервисе», его главный фигурант томится в домашних застенках. Фото с сайта Евгении Васильевой |
В 2006 году, на который, помимо упомянутого нами падения кривой медиаинтереса, пришелся и всплеск интереса СМИ к теме, первый замгенпрокурора Александр Буксман заявил, что объем рынка коррупции в России оценивается в 240 млрд долл. и сопоставим с доходами федерального бюджета. На самом деле сумма, судя по всему, даже превышала доходы бюджета (6,170 трлн руб. при курсе доллара в 26 рублей даст 237 млрд долл.) При этом коррупция, если использовать только материалы из медиаисследования, затронула медицину, туризм, культуру, юристов (судей и прокуроров), Совет Федерации и госкомпании. В Общественной палате активно предлагали запретить чиновникам иметь счета за рубежом и обязать их отчитываться об источниках доходов и средств, на которые было приобретено имущество.
По индексу восприятия коррупции, ежегодно публикуемому Трансперенси Интернешнл, Россия в том же 2006-м оказалась на 121-м месте в списке из 163 стран, составив компанию Руанде и Гамбии. Если ситуация с годами и изменилась, то не слишком сильно: показатель на 2013 год – 127-е место из 180 стран.
У нашей страны вообще довольно сложные взаимоотношения с международными организациями. К примеру, в прошлом месяце Группа стран по борьбе с коррупцией Совета Европы (ГРЕКО), изучив отчет российских властей о выполнении предложенных ею рекомендаций по совершенствованию законодательства по борьбе с коррупцией и финансированию партий и выборных кампаний, сообщила, что из 21 совета полностью выполнены лишь три, 12 – частично, шесть – не выполнены вовсе. Председатель Госдумы по безопасности и противодействию коррупции Ирина Яровая ответила: доклад неточный, не учтены особенности законодательства, которое сформировано в короткий срок и развивается, причем по инициативе президента. Это можно трактовать так: не вмешивайтесь, у нас свой путь.
Очевидно, что корни этого конфликта уходят еще в начало 90-х: нынешние коррупционные проблемы – следствие законодательных пробелов той эпохи, когда государственные документы составлялись на основе западных аналогов и не без участия иностранных советников. Инерция недоработок привела к тому, что, скажем, удлинять срок давности некоторых экономических преступлений не имеет смысла – слишком многие могли бы под них подпасть.
Эксперты с не меньшим скепсисом оценивают и рост числа приговоров коррупционерам за 2014 год: мол, дела идут против мелких мздоимцев, а крупная рыба после ареста карьериста Сугробова, занимавшегося масштабными делами (вопрос о методах – из иной плоскости), уходит. Причем, как говорят сами силовики, сама специфика российского законодательства практически не позволяет начинать проверки при расхождении фактической картины и тем, что заявлено в официальных документах чиновников.
Это третий алогизм. Не столько медиаистории, сколько конкретно проблемы: фактически национализировав борьбу с коррупцией, государство, разумеется, не может с ней справиться. Хотя бы потому, что бить приходится по самому себе. Спроецированный на медиаплоскость, этот аспект рождает мифы в глазах общественности: чиновники всегда уходят от наказаний, нам дают только информацию о начале процесса, но мы не знаем – получил ли человек по заслугам. Часть из этих историй оказывается правдой – но скорее всего эта часть незначительна. Во всяком случае, об этом свидетельствуют материалы медиаистории – большинство дел закончились реальными сроками.
Здесь дело скорее всего в низком качестве политической культуры и ментальности людей: мы не верим власти, а она сторонится публичной политики. Настоящей неотвратимостью наказания, о которой так часто говорят в последнее время, стала бы вечная информационная память о проступках политика: оказался замешан в коррупционном скандале – избиратель не доверит тебе свой голос.
Куда важнее другое. Национализация противодействия коррупции и отсутствие по-настоящему значимых успехов на этом поприще вопреки всем обстоятельствам побуждает гражданских активистов к усилению общественного контроля за работой властей. Деятельность общественных институтов становится шире от года к году, как растет и значимость подобных институтов.
Когда говорят о том, что коррупция необходима, то чаще всего употребляют доказательство из разряда: «Она сглаживает углы бюрократии». Это, конечно, верно. С другой стороны, в России перед ней открываются новые горизонты для побочных плюсов: она может поспособствовать укреплению гражданского общества.
