Позиция цугцванга

События революции и Гражданской войны в России точнее всего можно обозначить понятием «аномия», которое создал в конце XIX века философ и социолог Эмиль Дюркгейм. Под ним французский классик подразумевал кризисное состояние общества, где старые, традиционные формы жизнеустройства уже разрушены или утратили актуальность, а новые еще не созданы или не признаны большинством людей.

Естественно, в таком положении безвременья (буквальный перевод слова «аномия») каждый индивид вынужден был сам решать, что ему делать. И неважно, являлся ли он боевым офицером, чиновником, купцом, крестьянином или простым обывателем. Как следствие, возникали различные (зачастую прямо противоположные) стратегии поведения (или выживания). К несчастью, большая часть из них оказалась тупиковой. Одни из них изначально напоминали цугцванг, когда, как и в шахматах, любой ход лишь ухудшал положение игрока, другие, напротив, какое-то время создавали иллюзию благополучия, а иные по приближении к ним просто оказывались фантомами и мыльными пузырями…

В поисках выхода кто-то делал ставку на национальные движения, кто-то на внешние силы (иностранные армии), кто-то банально опускал руки и мирился с существующим злом.

При этом никто из них не задумывался, что и националисты, и главы других государств менее всего заинтересованы решать посторонние проблемы. И их присутствие на театре русской смуты связано с их собственными интересами, а не с филантропией. Да и зло, если с ним не бороться, никуда само по себе не денется.

В итоге кто-то, как полковник Анатолий Ливен или капитан Николай Раевский, отошел от симулякров Белого движения, которыми являлись пронемецкие Балтийский ландесвер и Южная армия, к собственно Белой армии (по крайней мере пытавшейся строить отношения с союзниками на основе партнерских, а не подчиненных отношений). Они видели в ней последний оплот исторической России. А кто-то, напротив, как генерал-лейтенант Александр Сиверс, в прямом смысле ждали у моря погоды, постепенно все глубже и глубже вовлекаясь в орбиту большевизма, который он, вероятно, искренне презирал и который в итоге пожрал его (в 1931 году Сиверс был арестован по делу «Весна», после чего следы генерала теряются).

Легче всего, разумеется, осуждать подобные стратегии (ведь если читатель симпатизирует красным, то и он не может приветствовать личное отношение генерал-лейтенанта к новой власти). Но не нужно забывать внешних обстоятельств и нашего нынешнего «послезнания» (которым мы всегда так сильны).

Тем более что в условиях крушения привычной государственности психологически понятен поиск новой опоры (и сильной власти). Не все (и не сразу) понимают, что нужно не искать, а создавать ее. И в итоге все оказываются в состоянии бездомности, как герой романа Федора Достоевского «Преступление и наказание». Помните, как Семен Захарович Мармеладов говорил Родиону Романовичу Раскольникову: «А коли не к кому, коли идти больше некуда! Ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти. Ибо бывает такое время, когда непременно надо хоть куда-нибудь да пойти».

Пророк русской революции вновь оказался прав.