Тянет жрать, спать, сочинять

Новый мир

"Новый мир" встречает 2003 год праздничным салютом малой прозы. В историях Евгения Шкловского сюжеты обламываются, как хлебная соломка. Ждешь, что прелюдия вот-вот перейдет в тему (продолжая метафору - к пиву), а она уж и закончилась: донышком риторического вопроса. Читателю намек: в самом зародыше ситуации ищи большой нравственный смысл, от автора объяснений не дождетесь. Но мораль все равно сквозит отовсюду. Вот одна из историй: поэту каждый месяц присылают деньги в конверте, сначала анонимно, потом и открыто, дружески - богатая поклонница. Лечение, отдых в пансионате тоже за ее счет. Но с совестью шутки плохи. Стихи на содержании не пишутся, а к халяве привыкаешь. Однажды долларовый ручеек иссякает, но вдохновение к стихотворцу так и не возвращается. В назидание молодым поэтам.

Книга рассказов Дины Рубиной "Несколько торопливых слов любви" - дань "Темным аллеям", их затягивающей тенистой жути с проблесками счастья. Роман художника и осветительницы, мастерицы игры на тамбурине, прервался на пару лет, а когда снова встретились, то богиня ритма привезла с собой СПИД. Единственный поцелуй привел художника в ужас, и, хотя и рванулся он в последний момент в аэропорт за своей волшебницей, инстинкт самосохранения оказался сильнее любви. Рубина рассказывает о том, что мы и сами знаем, апеллируя к похожим случаям. Но, как скульптор, убирая все лишнее, она дает фактуру чувств нагляднее, резче. Нелепое и возвышенное - цельным куском. Особняком в номере стоит рассказ недавнего букеровского лауреата Олега Павлова "Вниз по лестнице в небеса". Искать логику в хаосе шпанского детства автору помогает главный герой - самый отъявленный пария района Игорек. Он всегда знает, как выручить дворовых друзей, с кем драться, какую потеху придумать. Отсутствие будущего наделяет спивающегося подростка животным разумом, что и нужно писателю. Ведь рассказом управляет инстинкт.

В новых стихах Анатолия Наймана "Фисгармония" слышны царапанье клапанов, скрип мехов, гулкое сипение воздуха. Многочисленные цезуры ведут тему, как груженый обоз, через чащу версификации: "Подумаешь, даль. Камчатка. В классе любом / есть камчатка. Ну последние парты. / Но тут, чтоб знать, что жив человек, не дом / надо искать его, а, развернув карты, / взрезать конверт┘" Так и подмывает выстроить эти стихи тонической лесенкой. Инна Лиснянская с пользой для дела пережила осенние торфяные пожары в Переделкине: "Какая гарь стоит в моей ночи, / Быстрей, чем речь, огня язык торфяный! / О Боже мой, в золу меня втопчи, / Но дай немного дождика и манны!" Титания требует новых поэтических жертв. Живущий на Сахалине Евгений Чигрин, похоже, не страдает от географической удаленности, помогает самоирония: "На отшибе державы живет неизвестный поэт, / Осторожнее с ним, ибо малый шагает к высотам. / Пока вы трепездоните - зрит он божественный свет / Или - потчует доброго духа чайком с бергамотом". Нежные, материнские стихи Мария Ватутина почему-то озаглавила "Имперский код", хотя что тут имперского, когда "Баба Валя стоит на кухне, / моет посуду./ Не дает смотреть тополиный пух мне, / паря повсюду┘" Может, это и есть наши скипетр и держава?

Воодушевленная суматоха перестроечных лет оживает в дневниках покойного критика и культуролога Игоря Дедкова. Отталкиваясь от поверхности теракта 11 сентября, Юрий Каграманов в статье "Exploratoribus laus" (похвала разведчикам - лат.) ведет нас в глубь противостояния христианской и мусульманской цивилизаций, его узлов и апорий. В роли разведчиков выступают западные ориенталисты: Мартин Крамер, Ричард Беттс, Луи Массиньон, Анри Корбен. "┘На разведку сейчас ложится основная нагрузка в борьбе с терроризмом┘ "глубокая разведка" - академические исследования мусульманского мира". В рубрике "Опыты" - эссе молодого критика Кирилла Анкудинова о сострадательности как стержневом мотиве творчества поэта Вениамина Блаженного.

Знамя

"Знамя" теперь взяло моду печатать рок-музыкантов. В прошлом номере были стихи певицы Ольги Арефьевой, в этом - рассказ музыканта группы "Зимовье зверей" Константина Арбенина "Два клоуна". Клоуны, белый и рыжий, влюбленные в одну акробатку, уходят из уютного цирка в безумный, безумный мир шоу-бизнеса, чтобы доказать друг другу, чье амплуа круче. Слава и деньги, как водится, губят талант на корню. Акробатка бегает от одного к другому, и в итоге спор никто не выигрывает. Милая, наивная притча о верности своему призванию. Нашей рок-музыке свойственна патетичность.

Ирина Полянская всматривается в темные глубины семейной жизни. В ее рассказах отношения близких мутируют в чудовищные рептилии, караулящие в бытовой тине своих жертв. Сестры-медички тихонько молятся о смерти парализованной матери. Рабски покорная жена толкает деспота мужа с балкона. Бабушка "усыновляет" физически неполноценного внука Мартина (родился в марте), наглухо отчуждаясь от "здоровых" детей. Родство без любви - непосильная ноша.

Язык мемуаров Александра Терехова "Бабаев" подражает (в самом лучшем смысле) хитрой, деструктивной манере памяти. Как в голове, так и на бумаге: то плавный рассказ, то (бух!) сметенные в кучу осколки. Об учебе на журфаке МГУ в 80-е годы иначе и не расскажешь. Пока сосед в общаге ставит рекорды по продолжительности сна, в универе профессор Бабаев запускает прожорливую младость в сады русской литературы, а профессор Шахиджанян фабрикует журналюг и лечит Гребенщикова стеклянным шариком от алкоголизма. А что ж студент Терехов? "Честно пробовал слушать лекции: слова русские, предложения - складные, да, но через пятнадцать минут уже душит тоска: да что я здесь сижу?.. тянет жрать, щипать булку под столом, спать". Ладно, главное - писать выучился. В "Бабаеве" нет канвы, есть живородящая тяга воспоминаний. Прекрасное чтиво, избавляющее от дурных жанровых привычек.

В дневниках Лидии Чуковской 1966 года (первых месяцев после смерти Ахматовой) царица русской поэзии продолжает жить как обычно, иной раз вызывая у подруги полемические настроения: "Логики в примечаниях Анны Андреевны - в смысле отбора и объема - никакой. Я кое-что дополняю и исподтишка меняю".

Поэзия в журнале солидно представлена звездами трех поколений. Стихотворения-реплики Фазиля Искандера умещают вечные темы в несколько строк. "Молитва" - всего из четырех: "Господь, наш путь тобой завещан, / Спаси, не требуя причин, / Страшусь неженственности женщин / И бабомыслия мужчин". Новую поэму "Хвойная хвороба" Белла Ахмадулина посвятила своему мужу Борису Мессереру и в его лице превосходству живописи над речью: "Не поспеть созерцанию за небесами. / Кобальт гуще, чем вялое месиво слов. / Блекло неописуемого описанье, / неуловимого - легковесен улов". Поминки по Борису Рыжему - собрание его лучших стихов. "Но вспорхнет голубой ангелок / на плечо твое, щурясь от света, - / "Кодак" этого видеть не мог, / потому что бессмысленно это".

Руководящий состав журнала тоже чеканит шаг в авторском строю. Штатный "знаменосец" Наталья Иванова в статье "Террор + ТВ как новейший отечественный проект" с помощью точечного (по главкам) анализа разоблачает магию телегеничности захвата "Норд-Оста" и российской политики вообще. Главред Сергей Чупринин жестко характеризует сложившийся в "нулевые" 90-е годы литературный рынок: "Технология перекупки, отработанная в мировом футбольном и хоккейном бизнесе, начинает, похоже, приживаться и в отечественном книгоиздании, о чем свидетельствует переход Людмилы Улицкой, Людмилы Петрушевской, Дмитрия Липскерова и Анатолия Наймана из престижного, но прижимистого "Вагриуса" в несравненно более отороватый "ЭКСМО-Пресс..."

Тему non fiction (что за зверь, почему он рычит на Массолит) обсуждают на круглом столе писатели, издатели и ученые. Филологи (Марина Балина, Александр Чудаков и др.) рассуждают серьезно и настаивают на полярности вымысла и реальной основы. Поэты и писатели (Сергей Гандлевский, Михаил Айзенберг, Игорь Клех) подлинную фактичность видят исключительно в работе мозга и воображения читателя. И почти все сходятся во мнении, что места хватит всем, главное, чтобы читали.

Д.Е.

Октябрь

"Октябрь" радует несколькими вещами. Повестью Юрия Буйды "Ое животное", романом Наймана "Все и каждый", рассказами Григория Петрова. Страшные, конечно, рассказы. Короткие. Рассказы Афанасия Мамедова и Исаака Милькина (они соавторы) длиннее. Зато не такие страшные, морские к тому же.

У Буйды - чернуха, бытовуха, эрнуха (не эротика-порнотика, а именно что эрнуха). Водка, наркотики, солдатчина, поножовщина, счастливое детство без ноги, сожженная птица и Эмманюэль Арсан. Она готова даже с существительным, если оно мужского рода...

У Анатолия Наймана - мозаика без швов (рассосавшихся при письме). Сложносочиненный роман признанного законодателя мод в области литературных ретроспекций. Как всегда, вычурный, извилистый, капризный: "...что-то в ней было от аллегории Похоти у Пизанелло: сухожилия, мельком выпирающие кости, мускулистые груди, пышные кудри (Венское собрание графики Альбертина - видел, правда, не там, а в альбоме Фрателли Фаббри). На рисунке еще зайчик..." Ну какой там еще зайчик? Читатель уже сражен, повержен, сдается на милость торжествующего писателя. Сладострастно верит и... вязнет в деталях. А детали, как растворенная в озере соль, держат читателя на плаву - утонуть невозможно. Не отвлекают, не иллюстрируют, а живут наравне с персонажами, делают сюжет. Маленькие истории перетекают одна в другую, рассуждения перемежаются воспоминаниями, воспоминания - размышлениями. Давай, говорит персонаж, просто съедим первое, второе и компот, как в столовой, только в "Арагви". Все, это уже поэма. Хотя сюжет, конечно, течет дальше, но катарсис уже есть. Маленький, но катарсис. Тишина, но матросская. Окончание, как водится, в следующем номере.

Более чем любопытны "пушкинские" зарисовки Вадима Перельмутера "После бала". Действительно, после бала, причем сильно "после", все-таки пушкинский юбилей в 99-м Россию накрыл. Даже странно читать сейчас что-то подобное: "На Кутузовском проспекте можно было прочитать: "Выхожу один я на дорогу..." Пушкин". Надо полагать - на большую. С "пером"..."

Что до статей, то рассуждения Сергея Переслегина и Андрея Столярова об интравертных и экстравертных цивилизациях, о цивилизациях статичных и динамичных, о причинах и составных частях современного антиглобализма, о смерти Бога и Конце истории идеально подходят как раз для первого номера. Страшновато, не слишком оптимистично, но после новогодних торжеств хорошо попасть под холодный душ "научно обоснованного Конца света" (именно так и называется статья). Тишина, но матросская. Но все-таки тишина.

Евгений Лесин

Звезда

В рубрике "Мнения" январского номера "Звезды" опубликованы две статьи под общим заглавием "Россия глазами американцев". Ричард Пайпс и Юджин П.Трани, университетские профессора, американцы, кажется, искренне сожалеют о судьбе России. Каждый, конечно, по-своему. Барьером для "спасительной" вестернизации страны, а следовательно, и препоной для прорыва к статусу мировой державы, считает Пайпс, служат предубеждения русских против Запада. Трани, в свою очередь, указывает на "сохраняющиеся признаки изоляционизма" в политике России и Америки по отношению друг к другу. В то время как Пайпс ценит многовековой урок русской истории, Трани апеллирует к чеченской теме. Пайпс сожалеет, Трани назидает, что в целом и определяет миссионерскую тональность рубрики. Удивительно только, почему вопрос о судьбе Джона Леннона, прозвучавший в 1980 году в грозненском университете на встрече студентов с Трани, и по сей день расценивается уважаемым профессором как убеждение советского студента-меломана в том, что Америка является оплотом криминала.

Эссе Сергея Гандлевского "Америка на уме" ближе к тревожной и одухотворенной реальности 80-х годов, чем к нашим устаканившимся в смысле идеалов дням. По крайней мере текст достаточно живо передает настроения "младого поколения" тех лет. Не заметить сожаления о романтических грезах по большой свободной стране невозможно: "Словно Николай Ростов в царя, мы влюбились в президента Америки".

Среди юбилейных материалов номера - публикация писем поэта Вадима Андреева и фрагменты исторического эссе Евгения Анисимова "Город и Царь". Известный историк уже не в первый раз обращается к петровской эпохе, стоит только посмотреть на список опубликованных им работ. Теперь же автор от жанра научной статьи перешел к историческому эссе. Расшифровывая градостроительные замыслы царя, он привносит психоаналитическую нотку в историю рождения Петербурга. "Необыкновенная нежность" Петра по отношению к "топкому берегу будущей Петроградской стороны" и нелюбовь к московским тупичкам и закоулкам - явно по ту сторону рацио.

Среди мемуаров номера особенно проникновенно зазвучала женская тема. "Звезда" публикует воспоминания двух Татьян. Обе они принадлежали тому миру, чья заповедь: "Нет у тебя, человек, ничего, кроме души". "Память сердца" Татьяны Франк и "Нью-йоркские встречи" Татьяны Золотницкой - два способа рассказать о жизни, донести самое важное посредством философских образов и бытовых зарисовок, высоких поэтических цитат и эпиграмм по случаю.

Рубрика "Поэзия и проза" сотрясается "ветхозаветной яростью" Александра Нежного. Его роман "Там, где престол Сатаны", включенный самим же автором в ряд современных апокрифов, возможно, вызовет и предвкушаемую им критику со стороны Православной Церкви. Однако, что более вероятно, главный герой романа, Сергей Павлович Боголюбов, станет связующим звеном Правды прежней и Правды вновь открытой, поскольку этот герой, несмотря на грозные заявления своего же автора, пишет: "Боже мой, но зачем же они так лгут?! Все равно: свет светит, и тьма не объяла его".

В рубрике "Печатный двор" впервые свои отклики на "отдельные произведения текущей литературы" представил "звездный" новичок Сергей Гедройц. Первейшая тема критика - игра в словесность и тех, кто носит псевдонимы (читай - Фигль Мигль), и тех, кто, купаясь в ванне, читает информацию Святого Духа (буквально - Елена Шварц). Гедройц столь увлеченно познает творения своих героев, что нередко сам начинает жонглировать словами и смыслами.

"Поэтика близости" Михаила Эпштейна - философский текст, разъединивший секс и эротику как самоценные предметы человеческого опыта и знания. А критические заметки Владимира Лапенкова служат одой литературной жизни 70-х, открывших оптимальное для творчества сочетание "системы табу" и "ворованного воздуха".

Мария Буланакова