Петит

КОЛОКОЛА МОЛИТВ ОЛЬГИ СЕДАКОВОЙ

Средневековье оживает в стихах Седаковой. Сильно и мощно. И стильно.

Ты готов? –

улыбается этот ангел –

я спрашиваю, хотя знаю,

что ты несомненно готов:

ведь я говорю не кому-нибудь,

а тебе,

человеку, чье сердце не переживет измены

земному твоему Королю,

которого здесь всенародно венчали…

Седакова мультикультурна. Ее тропы могут увести в Китай. И не только.

У воздушных ворот, как теперь говорят,

перед небесной степью,

где вот-вот поплывут полубесплотные солончаки,

в одиночку, как обыкновенно, плутая по великолепью

ойкумены,

коверкая разнообразные языки…

Ойкумена ей родная. В любом из углов находятся близкие поэтессе огни и блики.

Розовато сияет античный мрамор.

Переливаются византийские эмали.

Глаза икон в базиликах прожигают души.

…это, разумеется, смоковница:

Дерево, Ваня, то самое, смоковницу ту

на старой книжной гравюре, на рыхлой бумаге верже

узнаёшь? Листья еще сверкают, ветки глотают свою высоту,

но время вышло. Гнев созрел. Слово в горле уже.

– Бедная! – говорю я в себе, – ты свое заслужила.

Ты масла с собой не взяла, ты терпенья в ум не вложила

и без факела выйдешь, без факела выйдешь – позор!

Китайское путешествие разворачивается мудростью:

И меня удивило:

как спокойны воды,

как знакомо небо,

как медленно плывет джонка в каменных берегах.

Родина! – вскрикнуло сердце при виде ивы:

такие ивы в Китае,

смывающие свой овал с великой охотой,

ибо только наша щедрость

встретит нас за гробом.

Щедрость – это отзвук любви. Поэзия Ольги Седаковой пропитана высотой.

Боковые башни, вежи, шпили,

каменная темнота.

Все труды, которые любили

или замышляли на века –

никель и дюраль, стремянки приставные

ростовщицы-высоты! –

нежные глаза Успенья и Софии,

о земля, и те закроешь ты? –

все труды, которые, как надо,

раскидает дикий вихрь…

Или вместе с нашими твои, Пощада,

руки не касались их?

Сильно работают колокола ее молитв.

СНЕЖНАЯ МУЗЫКА ВЛАДИМИРА СОКОЛОВА

Его произведениям присуща особая снежная тонкость. Недаром одно из опорных слов для Владимира Соколова – «снег».

Музыка снега. Просто музыка, которой поэт произносит такую благодарность, что щемит читательское сердце:

Спасибо, музыка, за то,

Что ты меня не оставляешь,

Что ты лица не закрываешь,

Себя не прячешь ни за что.

Спасибо, музыка, за то,

Что ты единственное чудо,

Что ты душа, а не причуда,

Что для кого-то ты ничто.

Спасибо, музыка, за то,

Чего и умным не подделать,

За то спасибо, что никто

Не знает, что с тобой поделать.

Внешняя простота стиха завораживает, как чудо, творящееся наяву. На глазах. Поэт и сам не знает следующей строки.

Я устал от двадцатого века,

От его окровавленных рек.

И не надо мне прав человека,

Я давно уже не человек.

Раскат смысла сильнее раската звука.

Вдали от всех парнасов,

От мелочных сует

Со мной опять Некрасов

И Афанасий Фет.

Они со мной ночуют

В моем селе глухом.

Они меня врачуют

Классическим стихом.

Нежная прелесть этих стихов течет столь естественно, что кажется: писать ничего не надо. Только слушать.

Безвестность – это не бесславье.

Безвестен лютик полевой,

Всем золотеющий во здравье,

А иногда за упокой.

Безвестно множество селений

Для ослепительных столиц.

Безвестны кустики сиреней

У непрославленных криниц.

Безвестен врач, в размыве стужи

Идущий за полночь по льду...

А вот бесславье – это хуже.

Оно, как слава. На виду.

ПОЭТИЧЕСКОЕ СОЛО ВЛАДИМИРА САЛИМОНА

Он пишет волшебной паутинкой. Легко и тонко, виртуозно. Так естественно, будто и не пишет.

Столь многочисленны черновики,

пробы пера, зарисовки.

Люди на пристани, берег реки.

Все это – лишь заготовки.

Лес почерневший, пустые поля.

Из-под глубокого снега

еле пробились на свет тополя.

Все это – не без огреха.

Звезды, планеты и так – без конца.

Зимнего солнца огарок.

Дрогнула, верно, рука у Творца.

Не обошлось без помарок.

В каждом стихотворении Владимира Салимона пульсирует обширный космос. Тут и роскошь мира, и принятие жизни. Со всеми невзгодами. Жизнь сама по себе столь щедрый дар, что с лихвой окупает все возможные каверзы.

Не бережем, не плачем.

А я, как русский барин,

что к нежностям телячьим

привык, – сентиментален.

В безжалостное время –

не левый и не правый –

душой всегда я с теми,

кто не испорчен славой.

Не ослеплен богатством.

И неизменен в вере.

Не множит со злорадством

противников потери.

Салимон декларирует верность классическим корням, без которых поэзия задохнется. В его стихах много провинции, дачных массивов, бездорожья и безнадеги.

Света нет, как будто Божье

слово не дошло сюда –

в эту глушь и бездорожье.

Но вглядись – горит звезда.

Описавши над равниной

полукруг, висит она,

с небом, словно пуповиной,

прочно соединена.

Его стихи лапидарны. Мир раскалывается на атомы, и каждый достоин восторга.

Так и запишет – по белому черным

ближе к зиме, к четвергу

глупая птица с характером вздорным

стих на снегу.

Мы будем долго за птицей носатой,

глядя в окно, наблюдать,

стих, что написан куриною лапой,

силясь понять.

Поэзия Салимона – это, на мой взгляд, поэзия счастливого человека. Человека, преисполненного жизнью и любящего жизнь.

Веришь в Бога или нет,

невозможно не признать:

колокольный звон чуть свет

это – радость, благодать.

Утром ранним в листопад,

накануне Покрова,

спозаранку выйди в сад,

жизнь где теплится едва,

вдруг услышишь вдалеке

перезвон колоколов,

отражение в реке

вдруг увидишь облаков.

Облака, текущая река. Прекрасный сад поэзии разбивает Владимир Салимон.