Харлем: между Треской и Крючками

Пир духа в музее Хальса.

Лежащий в пятнадцати минутах езды от Амстердама город Харлем когда-то являлся местом ожесточенных сражений между Треской и тем, на что, собственно, ловят рыбу. Войны эти продолжались почти полтора века – с середины XIV по конец XV. В роли Крючков выступали дворяне, а Треской называли себя представители стремительно разжившейся голландской буржуазии. С тех пор было съедено много трески и еще более вкусной голландской селедки. А Харлем превратился в столицу голландской живописи.

Трудно поверить старой легенде, гласящей, что в Харлеме за всю его историю было написано более ста тысяч картин. Трудно, но можно. Так много замечательных живописцев облюбовали этот чудный городок. А некоторые вовсе не хотели отсюда уезжать, даже под угрозой потери выгодных заказов в Амстердаме. Один из таких «невыезженцев» – Франс Хальс, великий и прекрасный. Мастер уровня Рембрандта, а кое в чем даже превосходящий его. В Харлеме есть музей Хальса, имеющий треть всех известных полотен художника. Еще одно название музея – Галерея Золотого века голландской живописи, пришедшегося, как известно, на XVII век. Но что-то не слишком много голландцев, спешащих восхититься своей живописью, я там увидел. Исключительно интуристы. Обидно за Хальса! А ведь сам Ван Гог, кумир здешней публики, разглядел у него 27 оттенков черного, считая его непревзойденным.

Хотя отсутствие столпотворения в музее идет порою на пользу – больше возможностей остаться наедине с шедевром. Попробуйте-ка представить себя тет-а-тет с Джокондой. Да это же просто невозможно. Треск фотокамер, международный хор экскурсоводов, скороговоркой объясняющих, кому именно так загадочно улыбается дама с портрета кисти Леонардо да Винчи. Весь этот базар в конце концов вызывает закономерный вопрос: «А с чего это, собственно? Разве другие картины Лувра менее шедевральны?»

В музее Хальса атмосфера камерная. Есть и своя изюминка – это зал, собравший знаменитые коллективные портреты офицеров роты святого Георгия. Один из таких портретов живописует обильный офицерский обед. Сотрудникам музея пришла в голову потрясающая мысль: взять и перенести стол с картины, заставленный яствами и вином, в зал. И вот вы заходите и видите: только что перед вами здесь пировали офицеры (кто-то из них даже позабыл свою ленту и плащ на стуле), а на столе остались следы пиршества – устрицы, сыр, виноград, хлеб, полупустые хрустальные бокалы... Говоря современным языком, это инсталляция. И вам тоже хочется присесть, выпить и закусить. Правда, на полотно Хальса попасть уже не удастся. Да и фрукты из папье-маше не такие вкусные.

Самый лучший орган для Моцарта и Генделя. Фото автора

Хальс – фигура легендарная, помните, еще фильм был такой,  «Возвращение «Святого Луки», про кражу картины из музея. Этот «Святой Лука» – его работа. А всего в этой серии – четыре портрета евангелистов, помимо Луки – Матфей, Иоанн, Марк. «Святого Луку» вместе со «Святым Матфееем» случайно обнаружили после войны в запасниках Одесского музея, с тех пор они за ним и числятся. Я, когда был в Одессе, специально пошел в этот музей, вместе со всеми своими фондами и зданием стоящий раз в пять меньше этих двух картин. К сожалению, Хальса я там не обнаружил, видимо, путешествует по миру с одной выставки на другую. На территории бывшего СССР сейчас целых три хальсовских апостола, и это притом что Хальс на религиозную тематику практически не писал, что еще раз подтверждает уникальность портрета евангелиста.

Хальс оставил не только огромное живописное наследство, но еще и пять сыновей-художников. Закат его жизни не был радостным: герои его портретов, люди богатые и влиятельные, вдруг перестали узнавать себя на его полотнах – слишком уж явно проявлялись на них все их недостатки. А кому охота видеть себя таковым, какой ты есть? И потому рисовать приходилось не тех, кто хорошо платил, а тех, кто был рядом, то есть регентов богадельни, где принципиальный художник провел последние дни. Интересно, что и музей располагается также в довольно неприметном здании бывшего дома престарелых. Схоронили Хальса в местном соборе и долго не вспоминали о нем.

Но вернемся в Харлем, на его чудесную рыночную площадь. Все здесь глаз радует: и ратуша, и мясные ряды, и древний – в стиле пламенеющей готики – протестантский собор Св. Бавона (монаха, жившего в дупле дерева). Пол храма усеян не привычной плиткой, а... надгробиями. Дело в том, что в церкви довольно долгое время хоронили горожан Харлема. А еще под этими сводами священнодействовали Гендель и Моцарт, приезжавшие в Харлем специально поиграть на самом красивом и лучшем в мире органе, что и по сей день украшает храм.

А это что за памятник? Подхожу, читаю: первопечатнику Лауренсу Костеру. Ух ты, и здесь свой первопечатник, собственный. У нас тоже свой – Иван Федоров, и у немцев – Гуттенберг. Вот оно как. Голландцы уверены, что помощник Костера, сбежавший от своего хозяина, унес с собой и секрет книгопечатания – шрифт, продав его Гуттенбергу. Немцы, правда, до сих пор от такой трактовки событий открещиваются, приписывая себе первенство в изобретении печатного станка.

Харлем – городок сам по себе маленький, за полдня можно пройти из конца в конец и на некоторых улицах не встретить ни души. А все потому, что его жители очень трудолюбивы – поголовно работают или учатся. А у случайно попавшегося под руку аборигена трудно что-либо разведать, поскольку передвигаются местные на велосипедах. Пока соберешься задать свои вопросы – его (велосипеда) уже и след простыл.

Но мимо вокзала никак не пройти. Слоняясь по его платформе, я вдруг обратил внимание на ярко освещенное большое помещение рядом с билетной кассой. Поначалу я решил, что это книжный магазин. Но почему же тогда книги выглядели слегка потертыми? Оказалось, что это библиотека! Листая одну из книг, я заметил, что людей здесь не так уж и мало. Но взять с собою что-либо мне все же не удалось (почитать, конечно). Библиотекарша на ломаном английском языке сообщила, что сначала нужно записаться на сайте. А потом уж – бери сколько хочешь. Но как здорово придумано: пока ждешь электричку, выбираешь книгу. Берешь с собой. А прочитав, через день-два возвращаешь на любой другой станции. А еще говорят, что, мол, в Европе интерес к бумажным книгам пропадает. Как бы не так. И я сам был этому свидетелем.

Но больше, чем книги, в Харлеме любят сыр – куда же в Голландии без него? Недаром после войны Крючков и Трески сразу разразилась война Хлеба и Сыра, но это уже другая история...