Университеты опять пытаются "слить"

Валерий Фальков (справа) представляет дизайн Программы стратегического академического лидерства.  Фото с сайта www.minobrnauki.gov.ru

Судя по публичным выступлениям последнего времени, Министерство науки и высшего образования РФ видит две ключевые новации в высшем образовании. Процитирую министра Валерия Фалькова, что это за новации: «В вопросах реализации майских указов о 200-процентой оплате труда преподавателей и исследователей за основу будет браться не средняя температура по больнице, а конкретная доля тех сотрудников, что действительно имеют заданный президентом уровень доходов. Во-вторых, особый акцент будет сделан на реальные успехи вуза – в частности, по грядущей Программе стратегического академического лидерства».

И то и другое интересно. Остановимся на второй отмеченной министром новации. Программа стратегического академического лидерства (ее уже окрестили – ПСАЛ) предполагает фокусировку ресурсов на исследовательской деятельности и выполнении роли драйверов в развитии отраслей, территорий и сообществ. Разберем последовательно оба тезиса.

Российская наука имеет особую институциональную структуру. Сформированная в СССР модель была фактически сметена волной реформ, отдельные ее сектора были уничтожены практически полностью. В настоящее время ликвидировано большинство НИИ, отраслевые и заводские центры прикладных разработок просто исчезли. Оставшиеся сохранились лишь благодаря принадлежности либо к оборонке, либо к крупным технологическим корпорациям. И эти очаги исследовательской мысли не нуждаются в интеграции с образованием, так как либо сохранили тесные кадровые связи с государственными вузами, либо реализуют механизм воспроизводства кадров непосредственно в своих внутрикорпоративных университетах.

Академическая наука, преимущественно фундаментальная, по факту слабо коммерциализуема, и к ней с трудом применим институт аспирантуры как третьей ступени образования.

Предусмотренный программой механизм объединения вузов и научных центров в форме консорциума не имеет нормативно закрепленного статуса и напоминает историю с сетевыми договорами, успешные примеры реализации которых созданы не благодаря, а вопреки имеющейся юридической базе. Более-менее похожий тип совместной деятельности у научно-образовательных центров, созданных по указу президента РФ, что также создает коллизию с формализованным организационно-правовым статусом.

Никакого карьерного трека студента-исследователя или студента-технопредпринимателя ПСАЛ не предусматривает, отдавая этот вопрос на откуп самим вузам. Но есть риск, что большинство вузов-участников так и не сменят конвейерный тип создания специалистов на сеть адаптивных индивидуальных образовательных траекторий с интегрированными акселерационными блоками. Дело в том, что выпускник в 99% случаев трудоустраивается за счет брендового диплома.

Однако положительным и здравым решением, заложенным в программе, может быть возможность совместного использования материально-технической базы различных организаций – от инжиниринговых центров и лабораторий до промышленного оборудования – без постановки его на баланс вузов или НИИ.

Отдельный вопрос – фокусировка программы на обеспечении ускоренного технологического развития нашей страны. И здесь сразу возникает ряд вопросов.

Во-первых, если речь идет о разработках актуального технологического уклада, а именно биотех, робототехника, искусственный интеллект и цифровые технологии, то перечень вузов, имеющих шансы на участие в программе, крайне низок. Да и высокотехнологичных компаний, претендующих в дальнейшем на выпускников этих вузов, в стране единицы. Во-вторых, непонятен сам механизм оценки выполнения программы академическим советом.

Нет, мы не боимся промышленного шпионажа, но что-то странное в этом есть, когда государственные деньги распределяет среди государственных вузов профессура из стран-конкурентов. Придает блюду остроты и тот момент, что в программе «5–100» одним из требований для участников было представление своих отчетов и презентаций на английском языке. Опять же, мы не против языка международного научного общения, и это вполне допустимо в бывших странах третьего мира, резко шагнувших в первый, а русский язык все же официальный язык ООН, и с этим можно и нужно считаться. А то ведь в погоне за красотой академической процедуры можно пойти дальше и зафиксировать требование к общению на латыни, как более древнем и проверенном временем языке того же научного общения.

Блок критериев отбора участников программы создан таким образом, что наибольшие шансы на успех у тех вузов, кто уже давно участвует в подобных масштабных госпрограммах, в частности в программе «5–100», поддержки национальных исследовательских или федеральных университетов. Выходит, что данные вузы вновь получат весомую финансовую поддержку от государства, притом что их материальное положение и без того устойчивое. Государство поддержит пять десятков вузов, при этом заставляя буквально выживать пять сотен других вузов, автоматически создавая неравные условия для участников рынка высшего образования. И речь здесь идет о стратегически важных образовательных центрах – педагогических, медицинских, гуманитарных, творческих – в силу их непрямой встроенности в процессы шестого технологического уклада.

Но самой главной проблемой по-прежнему остается отсутствие оценки вузов с позиции качества подготовленных ими выпускников и комфортности труда профессуры. Нет таких критериев, по которым можно было бы оценить гражданскую позицию выпускника, его способность к выживанию в VUCA-мире (volatility – нестабильность; uncertainty – неопределенность; complexity – сложность; ambiguity – неоднозначность), вероятности продолжения исследовательской или предпринимательской деятельности в университетском коллективе и т.д. И, к сожалению, говорить об академическом совершенстве или национальном технологическом прорыве без этого невозможно. Может, поэтому программа и вызывает сегодня так много споров.