В порядке самокритики

Можно вообразить, что для сочинения нового спектакля Михаил Левитин свел в один столбик все театральные сюжеты своей жизни, подвел черту и там, где положено вывести итог, написал: "Анатомический театр инженера Евно Азефа".

Театральный провокатор, премьеру или две тому назад предлагавший в течение долгих минут смотреть на пустую сцену, внимать мелодии, которую водят по кругу открыто смеющиеся над публикой актеры. До того заставлявший сочувствовать еврейским страданиям старой, давно исчезнувшей с карты нашей родины Одессы, Одессы памяти нашей, для чего предлагал залу поупражняться в перетягивании каната с командой актеров┘ Впрочем, какой левитинский спектакль лишен провокации?

***

"Анатомический театр инженера Евно Азефа". Претенциозное название, отсылающее к каким-нибудь кабаретным представлениям того самого времени, когда пышным цветом расцветала деятельность социалистов-революционеров. Времени декаданса, театральности, которая проникала в жизнь (играя со временем, Левитин вводит в список действующих лиц Незнакомку, впрочем, не вполне блоковскую).

Азефа называли двуликим, хотя вряд ли такое определение выделяет его из круга других профессиональных революционеров. Все они, не имея возможности публично выражать свои взгляды, были вынуждены притворяться добропорядочными гражданами империи.

Зачем же ограничиваться одной-единственной ролью? Если довести театральную метафору до конца, Азеф сделал выбор в пользу репертуарного театра, который позволил менять роли и маски ежевечерне, примеривая не одну, а две, три, много ролей. Напомним, что описываемые события происходят в то самое время, когда в России утверждается система репертуарных театров.

***

Левитин, до сих пор известный как прозаик, тут написал не инсценировку, а самую настоящую пьесу. Одна от другой сцены отделены обрывами, пропастями, склеены, как в поп-артовском коллаже: Азеф один, Азеф и шеф полиции Рачковский, Азеф назначает себе цену; Рачковский и Бурцев (Геннадий Храпунков), который, волнуясь, сбиваясь, нервно жуя "обязательный" бутерброд, пытается узнать правду; Азеф и Незнакомка. Сбивчивость повествования не ставит в тупик: это - сбивчивость человека, взволнованного и запыхавшегося после дальней дороги по крутым склонам русской истории и общения с непростыми собеседниками. Здесь - настоящая и волнующая интригой: убьют - не убьют (вопрос, впрочем, волновавший и самого Азефа, и его современников по обе стороны баррикад).

Азеф ушел неузнанным. Имя его стало нарицательным, хотя и сегодня мало кто знает, как он выглядел, и потому не узнает Азефа на фотографии. Последнее обстоятельство - повод для очередной, вернее, начальной режиссерской игры.

На полу, повсюду в фойе "Эрмитажа" стоят и висят фотографии, узнаваемые и малознакомые, на каждой - вопрос: "Кто Азеф?". Иисус, актер Юрий Беляев, Сталин, Гитлер, Чаплин┘ Тираны и клоуны, праведники и лицедеи.

"Все мы немножко лошади, каждый из нас по-своему лошадь", - написал Маяковский, правда, по другому поводу и несколько погодя после смерти Азефа.

О судьбе Азефа и сегодня доподлинно скажут лишь, что он был провокатором, работал на царскую охранку и одновременно - на революционное подполье.

Лет десять тому назад вышла книга его писем, где можно найти письмо юноши-студента, который сам предложил охранке услуги осведомителя ("инициативник", по определению КГБ). Левитин выводит на сцену Азефа периода расцвета и упадка: Азеф в его спектакле - ценный агент и глава боевой организации. Он диктует условия, сам называет денежное довольствие, равное окладу министра правительства.

В Азефе Беляева убедительность и вранье - в неразрывности и взаимозависимости. Когда он кричит: "Мне не верят???!!!" - ему невозможно не верить. Когда говорит: "Я решаю!" - ясно, что решает именно он. Когда ближе к финалу произносит: "Предателей не бывает", - начинаешь думать, что и в этом он прав. Как посмотреть.

***

Когда-то давно в разговоре с Левитиным Юрий Беляев обмолвился, что ему, русскому, сыграть еврея было бы, пожалуй, интересно. Левитин выдержал паузу и - дал ему роль Азефа. Вот и играй теперь, крутись┘

Сыграть Азефа - не то же, что сыграть, к примеру, Тевье, это ясно (при том что они - современники, жертвы одних и тех же погромов). Тевье - страдалец, и он прекрасен, Азеф тоже страдает, но ничего прекрасного в его страданиях нет. Чтобы найти в нем хотя бы крупицу хорошего, нужна система увеличительных стекол. Нужно быть Левитиным, чтобы отыскать, выверить, в конце концов - присочинить сцену с братом, превратить ее в соломинку, за которую можно было бы ухватиться нашему сочувствию. Пожалуй, единственную лирическую сцену он ставит, будто речь - о семейной саге, с бабелевским сочленением лирики и криминального прошлого и настоящего.

Азеф одновременно страшится брата Давида (Евгений Кулаков) и тянется к нему, к единственному родному человечку в мире конспиративных квартир и свиданий. Страх - хорошее топливо для "локомотивов истории". Страх - и жажда сильных ощущений (среди которых страх - не на последнем месте и не в конце списка).

Скармливая Давиду борщ, приготовленный хозяйкой квартиры, Азеф одновременно нежен и груб, большой и всесильный, он вдруг сознает, что мало чем отличается от тщедушного, худосочного брата, и тогда - вспоминает про погромы, в которых гибнут невинные. Погромы - последнее оправдание его слов и поступков.

Национальность, конечно, не объясняет всего Азефа, но многое в его поведении и логике. Страшась положения "чужого", изгойства, он захотел быть "своим", везде своим. Для Азефа все сделалось игрой. Игра и в том, какую кличку выбрал сам или согласился принять Азеф в эсеровской партии, - его звали "товарищ Иванов".

Есть у провокации начало, нет у провокации конца.

В спектакле Левитина Азеф не похож на исторического прототипа, не уродлив. Напротив - красив, даже прекрасен в минуты вдохновения. По Левитину выходит, что решения вызревают в голове Азефа, как стихи, нуждаясь в поэтической музе, какой, конечно, не может быть такая земная, в обрезанных валенках, жена (Дарья Белоусова).

Становится существенным, что Беляев - с Таганки, где брехтовские приемы вошли в плоть и кровь. Он внутри ситуации и одновременно держит ее "под контролем", то есть имеет возможность приглядывать со стороны. Левитин и в этом ему пособляет, буквально давая ему в руки другого Азефа. Такого же, как он, - куклу Азефа-Беляева. И не одну.

Они и являются на сцену почти одновременно, один за другим. Сначала из-за портала вываливается и, дернувшись, скрывается за сценой гуттаперчевая кукла, следом туда-сюда метнется живой актер (кажется, тоже без костей). Потом - опять кукла, и снова - Беляев.

Который настоящий? Вопрос, возвращающий к тому, что подстерегал на каждом шагу до начала спектакля: "Кто Азеф?"

Одна из самых сильных и самых неприятных сцен (хотя и спектакль целиком нельзя назвать комфортным и приятным) - та, в которой Азеф-Беляев выходит в клеенчатом фартуке патологоанатома со своей бездвижной, безвольно повисающей в его руках куклой. Профессионал своего дела, он проводит мастер-класс для начинающих в профессии, нынешних политтехнологов-любителей.

Хотите разобраться, что к чему? Из какой дряни склеен и собран? Возьмите! Прикладывает куклу к стене, топором отрубает руку и кидает в зал. Выковыривает слизь зрачка и ее отправляет следом.

Тот же физиологизм, но в более невинном, цирковом виде проскользнет в сцене с Рачковским (Владимир Шульга - еще одна настоящая актерская удача), когда Азеф вдруг набрасывается на своего полицейского покровителя и, точно все это и впрямь происходит на манеже, вырывает из его груди огромное бутафорское сердце.

Цирк, да и только. И Азеф - эксцентрический герой, естественный в стенах "Эрмитажа", где живы законы эксцентрического театра.

Дань эксцентризму - финальный монолог министра - Бориса Романова, выносящего обвинение Рачковскому и оправдывающего Азефа. Да, обманывал, но ведь и помогал, и действовал умело. Инженер, то есть конструктор.

Блестящий актер, Романов договаривает то, что, может быть, недопоняли и недослышали не слишком внимательные зрители.

На сцене остаются только фигуры повешенных (художник - Гарри Гуммель). Пятеро. Лица скрыты черной мешковиной. Должно быть, декабристы. Но Левитин не оставляет выбора: "Кто Азеф?"