Веселая и мрачная "Травиата". Оперу Верди решили в духе "данс макабр"

В спальне Виолетты – символ любви, белые розы. Фото © пресс-служба «Мюзик-холла»

В санкт-петербургском Мюзик-холле состоялась премьера оперы «Травиата» Верди в режиссуре Натальи Индейкиной под музыкальным руководством Фабио Мастранджело. В титульной роли сверкнула сопрано Назия Аминева.

Эта «Травиата» стала, пожалуй, одной из самых невеселых и мрачных из когда-либо виденных и слышанных. Если учесть, что с самого начала над сценой хищнически торчат две гигантские костлявые руки, то все, что случится дальше, можно было отнести к жанру «данс макабр», или пляскам смерти, вспоминая строки Пушкина из «Сцены из Фауста» о том, что «всех нас гроб зевая ждет». Согласно режиссерской концепции, Виолетта Валери здесь ведет игру за свою жизнь с самой Смертью, персонализированной в облике полуобнаженного юноши в прозрачной черной органзе, с воротником-фрезой, с гримом в виде черепа. Этот идеально сложенный мускулистый юноша – ее черный ангел или демон, приставленный к ней «в услужение», примерно как Мефистофель к Фаусту, с тех пор как она встала на путь la Traviata, или «падшей». Он владеет ее помыслами как черный бог, и в один из моментов режиссер ставит такую рискованную мизансцену, где Виолетта молитвенно складывает руки, обращаясь к нему как к «спасителю». Но этот красавец по имени Смерть теряет свою силу в тот момент, когда героиня встречает любовь всей своей жизни – Альфреда, а потому со всем азартом вступает в сговор, умоляя отсрочить неизбежное.

Режиссер в паре с художницей Юлией Гольцовой сочинили гламурную черно-белую с оттенком синего историю о том, как мало в жизни подлинного и живого, как много механистичного, бездумно прожигающего, тленного. Здесь как будто и не живут, а существуют в химерическом дымном безвоздушном иллюзорном мире полутьмы. Хор в этом символическом пространстве совершает заученные кукольные движения тусовки, где все и одеты, и ведут себя «как все», ходят протоптанными тропами, подобно зомби. Хореограф Мария Коложвари вплела в ткань спектакля и кордебалет людей в истлевше-пепельных хламидах – свиту Смерти, нарочито назойливо снующую среди живых. Символом случая выступают гигантские черные шары, в которых – клубок смыслов: от игрового бильярдного до земного шарика. Здесь дарят друг другу не красные, а черные розы – эмблемы печали. Белые розы появляются во втором действии, где мы застаем счастливую Виолетту, у которой возник шанс вернуться к свету вместе с Альфредом.

Эта постановка оказалась знакомой многим по фестивалю «Опера – всем», где позапрошлым летом была показана на парадном плацу у Екатерининского дворца. В Мюзик-холле добавилась очень важная содержательная часть – видеоконтент, содержавший эффектную парижскую хронику рубежа XIX–XX веков, данную в 3D-формате. И именно этот прекрасный черно-белый архив, на кадрах которого мелькали лица ушедшей эпохи в роскошных экстерьерах и интерьерах, сыграл не совсем на руку уже готовым декорациям и костюмам, рассчитанным на пространство «открытого воздуха», где можно было обойтись привычными «условными обозначениями». В закрытом зале захотелось иной детализации, более тонких ракурсов и силуэтов, даже иной цветовой гаммы, сопоставимой с пышной эстетикой fin de siecle. Зато с архивной хроникой вступил в «интимную связь» оркестр, ведомый Фабио Мастранджело, выстраивая изощренные эстетические резонансы. Уже во вступлении оркестр тонко, в чем-то декадентски принялся рассказывать трагическую историю о столь несправедливо коротком миге любви, сиречь миге самой жизни. Струнные в оркестре звучали затаенно, пугающе призрачно, почти безжизненно, словно с того света, как в негативе пленки, затягивая слушателя в свой призрачный мир.

«Травиату» имеет смысл ставить тогда, когда в распоряжении дирижера есть настоящая Виолетта – певица стройная, с драматическим талантом и красивым, богатым голосом, готовым выражать разные эмоциональные состояния героини – от холодной колоратуры до драматического накала. Ею оказалась Назия Аминева – дивная камелия спектакля. Она захватила внимание зала с первой же ноты, обжегши слух своим наэлектризованным эмоциональным звуком. Ее ведение роли поражало вдумчивостью и просчитанностью каждого сюжетного поворота, скульптурной лепкой поз, чувством нерва своей партии. Она стала не только объектом страстной любви пылкого Альфреда, но и поддержкой дебютанту в этой партии Дмитрию Григорьеву, который в нескольких местах, особенно в первом действии, оказывался на грани срыва голоса на верхних нотах, но чудом удерживался за воздух, дойдя до финишной прямой. Вместе они составили гармоничный дуэт двух брюнетов франко-итальянского вида. Фундаментом же стиля для них, путеводной звездой и по роли, и по исполнительскому статусу был баритон Василий Герелло в партии Жоржа Жермона, регулярно напоминая, согласно сценарию, о правилах хорошего тона и счастливого брака, который для Виолетты и Альфреда оказался возможен, увы, только на небесах.