Виктория Трифонова
Торговля квотами на выбросы двуокиси углерода становится важным вкладом в развитие биржевых инструментов. Фото агентства «Москва»
Углеродный рынок исходит из принципа климатической универсальности: вне зависимости от происхождения выбросов парниковых газов (ПГ) их сокращение в любой географии смягчает негативный эффект на глобальную климатическую систему. Таким образом, системы углеродного ценообразования – одни из ключевых рыночных инструментов климатической политики. Их суть в установлении цены за выбросы ПГ, создающей финансовый стимул для снижения эмиссий. На 2025 год они охватывают уже 28% глобальных выбросов, а общее количество подобных систем превысило 75, по данным Всемирного банка.
Базовые подходы
Существует два базовых подхода: ограничительный и добровольный. К первому относят два типа систем – это так называемая система торговли квотами на выбросы (Emissions Trading Systems, или ETS) и углеродный налог. ETS – система, при которой для выбросов устанавливается общий «потолок», а компаниям выдаются или продаются разрешения (квоты), которыми они могут обмениваться между собой на рыночной основе. Если выбросы ниже допустимого уровня – можно продать «лишние» квоты, если выше – купить. Это создает цену на углерод, зависящую от рыночного спроса и предложения. К преимуществам подобной системы можно отнести относительную гибкость для бизнеса, рыночное ценообразование и централизованный контроль над базовым допустимым уровнем эмиссий по сектору или географии.
Самым ярким международным примером подобной системы, безусловно, является EU ETS, начавшая свою работу с 2005 года. Это крупнейшая в мире система торговли квотами, охватывающая энергетику, промышленность и крупные предприятия. С 2027 года планируется обновление текущей системы, которая установит лимиты на выбросы также и в секторе строительства, транспортном секторе и малых предприятиях, не охваченных действующим регулированием. Аналогичным типом углеродного ценообразования с механизмами корректировки «потолков» пользуются, например, такие страны, как Южная Корея, Калифорния, Канада и Китай.
Второй тип ограничительного ценообразования – углеродный налог, или фиксированная ставка за каждую тонну выбросов парниковых газов. Эта система относительно проста в администрировании и обеспечивает предсказуемость расходов, но не дает гарантии по совокупному объему эмиссий. Подобный механизм внедрен в таких странах, как Швеция (с 1991) – там ставка за тонну выбросов ПГ уже превышает 140 долл. – это одна из самых высоких ставок в мире. Также подобный налоговый механизм используют Сингапур (с 2019), ЮАР (2019), Япония (2012) и другие страны. Суммарно экономики, внедрившие либо углеродный налог, либо систему торговли выбросами, составляют почти две трети мирового ВВП.
Второй подход подразумевает так называемые добровольные рынки (Voluntary Carbon Markets, VCM). В этом случае компания может добровольно компенсировать свои выбросы, покупая углеродные кредиты верифицированных сторонних проектов. Работа осуществляется полностью добровольно, а регуляторами выступают международные и национальные реестры (например, Verra, VCS, Gold Standard, American Carbon Registry). К плюсам подобного подхода можно отнести доступность для бизнеса, однако качество таких инструментов до сих пор остается крайне неоднородным ввиду отсутствия централизованного регулирования и единых стандартов верификации.
Причем углеродные кредиты добровольного рынка и механизмы ограничительного ценообразования могут дополнять друг друга, особенно если между ними формализована связь. Так, примерно 40% систем ETS и налогового регулирования выбросов в мире допускают использование кредитов для частичного выполнения обязательств – это дает бизнесу гибкость и позволяет направлять средства в более дешевые климатические проекты за пределами регулируемых отраслей.
Финансовый и стратегический инструмент
По последним данным, более половины глобальных выбросов в энергетическом секторе и почти половина выбросов в промышленности уже подпадают под действие прямого углеродного ценообразования. Все действующие инструменты компенсации выбросов углерода охватывают почти треть глобальных выбросов CO₂ (по состоянию на 2025 год). Рост охвата механизмами углеродного регулирования на 4% по сравнению с предыдущим годом произошел в основном за счет расширения китайской национальной системы ETS на сектора за пределами энергетики – таких как металлургия и цементная промышленность. При этом доля добровольного рынка хоть и показывает рост, но остается непропорционально малой – менее 2% от общего рынка. Так, углеродные кредиты полностью охватывают добровольный рынок, но занимают лишь незначительную долю на рынке обязательных механизмов.
С точки зрения международной практики можно разделить страны на три категории относительно политики углеродного ценообразования. Это, во-первых, «страны-регуляторы», к которым относятся ЕС и до недавнего времени США. Последние, в свою очередь, в связи со стартом второго срока президентства Дональда Трампа и выходом страны из Парижского соглашения в 2025 году перестали быть «в топе» развития данного инструмента.
Вторая категория стран – так называемые «индустриально развитые потребители и экспортеры» с высоким потенциалом к международной интеграции. Ярким примером здесь является Китай, развивающий ETS-механизм. Ввод пилотных систем торговли выбросами для сектора энергетики в стране стартовал в 2013 году, с последующим запуском национальной системы к 2021 году. Причем на фоне последних изменений Китай активно перехватывает пальму первенства в развитии зеленой энергетики и, в частности, продолжает развивать механизмы углеродного регулирования. Так, буквально недавно стало известно о планах страны с 2027 года ввести абсолютные ограничения на выбросы и выдачу квот компаниям совместно с масштабированием национального рынка углеродных единиц на все отрасли. Этот шаг в том числе объясняется желанием интеграции китайского углеродного рынка с европейским, для сокращения издержек при экспорте углеродоемкой китайской продукции в ЕС в рамках недавно введенного механизма трансграничного углеродного регулирования. Южная Корея, где запуск национальной ETS-системы состоялся в 2015 году, и Сингапур также можно отнести к этой категории стран. Сингапур, например, стал первой страной в Юго-Восточной Азии, внедрившей углеродный налог в 2019 году. Около 80% всех выбросов парниковых газов в стране охвачены либо углеродным налогом, либо акцизами на топливо.
Наконец, третья категория стран – это «потенциальные точки роста». Например, Саудовская Аравия, где ввод в 2020 году стратегии Circular Carbon Economy подкрепляет амбицию участия страны в мировом тренде на «озеленение» при поддержании экономики, основанной на ископаемом топливе. Так, в 2024 году в ходе конференции ООН по изменению климата в Баку Саудовская Аравия запустила свою первую платформу для торговли углеродными единицами, что является частью стратегии страны по масштабированию добровольного углеродного рынка. Все чаще системы углеродного ценообразования внедряются также в странах Латинской Америки (Чили, Колумбия, Мексика), Юго-Восточной Азии (Индонезия, Вьетнам) и Африки (ЮАР, Кения). В эту же категорию попадают страны СНГ. Так, до 2026 года в Узбекистане должен появиться национальный реестр углеродных единиц, в рамках амбиции сократить углеродную интенсивность экономики страны на 35% к 2030 году и превратить «климатические достижения» в экспортный актив.
И если еще в 2000 году о системах углеродного ценообразования мало кто слышал, то к 2023 году реализация углеродных квот и удержание налогов на выбросы приносит национальным бюджетам более 100 млрд долл. ежегодно. Подобный рост связан с рядом факторов. Это рост отраслевого и географического охвата эмиссий регулирующими инструментами, повышение рыночных цен «на углерод», а также ужесточение мер для экспортеров углеродоемкой продукции в рамках трансграничных механизмов торговли. Дополнительный импульс рынку придало соглашение о международной торговле углеродными кредитами, достигнутое в прошлом году на конференции COP29 в Баку. Оно прояснило правила трансграничного оборота углеродных единиц в рамках статьи 6 Парижского соглашения. Следующий этап – создание инфраструктуры: от институциональной базы и нормативного регулирования до цифровых реестров и платформ.
Ведущие системы ETS – такие как EU ETS, UK ETS и канадские ETS-платформы – регулярно корректируют квоты и ужесточают лимиты. Цена на квоты в рамках EU ETS c 2008 года выросла примерно в 4 раза, до 60–100 евро за тонну CO₂-экв, и в целом регион показывает динамику на снижение выбросов (снижение выбросов CO₂-экв. на 35% при росте ВВП на более чем 70% за тот же период с 1990 по 2023 год).
Однако поскольку ценообразование на углерод обычно действует параллельно с другими мерами и на фоне более глобальных макроэкономических факторов, бывает сложно выделить именно его влияние на снижение эмиссий. Например, такие меры, как акцизы на топливо или топливные субсидии, также влияют на ценовой сигнал, проходящий через экономику.
По оценке Всемирного банка, при сохранении темпов роста и увеличении цен рынок углеродного ценообразования может достичь 300–400 млрд долл. к 2030 году. При этом действующих ставок по-прежнему недостаточно, чтобы обеспечить выполнение целей Парижского соглашения. Согласно последним моделям, для достижения целей удержания роста глобальной температуры в пределах 1,5–2 градусов Цельсия, цены на углерод должны находиться в диапазоне от 80 до 100 долл. за тонну и выше. Для достижения целей сдерживания роста глобальной температуры в рамках договоренностей к 2030 году потребуется также ежегодно инвестировать 6,3–6,7 трлн долл. И в этом смысле углеродные рынки, конечно, являются одним из механизмов привлечения такого финансирования в проекты устойчивого развития, например лесоклиматические проекты, повышение энергоэффективности генерации или развития технологий улавливания, хранение и утилизация углерода. Однако сравнивая это с объемами углеродного рынка, даже с учетом прогнозируемого роста, пока потенциал его вклада остается ограниченным.
Отечественный вариант
Несмотря на то что российская система углеродного регулирования пока в процессе развития, в стране уже выстроены ключевые элементы архитектуры рынка: экспериментальные режимы торговли квотами, механизмы учета углеродного следа и сертификации, нормативная база и первые примеры внедрения добровольных рыночных инструментов.
Отправной точкой попыток институционализации углеродного регулирования в России стало взятое направление в сфере климатической политики в начале 2010-х: ратификация Киотского протокола (2004), формирование Климатической доктрины (2009), присоединение России к Парижскому соглашению (2016–2019), разработка Стратегии низкоуглеродного развития до 2050 года (2021) и Климатической доктрины (2023), а также принятие закона № 296‑ФЗ (2021), который впервые зафиксировал понятие углеродной единицы и создал базу для учета выбросов.
Сегодня углеродный рынок в России – это добровольная система торговли выбросами. Хотя на федеральном уровне система торговли квотами (ETS) пока не внедрена, предпринят ряд шагов: работает система климатической отчетности для крупнейших эмитентов, создан реестр углеродных единиц, утверждены базовые методики сертификации и расчета, присутствуют торговые площадки (например, СПбМТСБ – Санкт-Петербургская международная товарно-сырьевая биржа). Это пока еще не масштабный рынок в полноценном смысле, но уже устойчивая конструкция, которая может быть развернута в национальную систему. Особенностью текущего этапа развития является дисбаланс спроса и предложения: растущее число верифицированных проектов существует в ограниченном спросе на коммерческие сделки купли-продажи. Согласно статистике, в 2024 году на рынке углеродных единиц (УЕ) доминировали безвозмездные сделки (78%) – их объем оказался выше, чем у коммерческих продаж. В основном они использовались для компенсации выбросов от проведения публичных мероприятий. Для сравнения: в 2023 году доля безвозмездно переданных УЕ составила 44%. Таким образом, дальнейшее развитие рынка будет зависеть от роста спроса – как внутри страны, в частности со стороны промышленности и бизнеса для достижения национальных целей углеродной нейтральности к 2060 году, так и внешнего потенциала коммерциализации национальных углеродных инструментов в международном поле.
Главной тестовой площадкой национальной системы углеродного регулирования стала Сахалинская область, где в 2022 году стартовал эксперимент по внедрению системы торговли квотами на выбросы, первые итоги которого были подведены совсем недавно. На данный момент около 85% всех операций с углеродными единицами в национальном реестре связано именно с выполнением обязательств участников Сахалинского эксперимента. Рост объема коммерчески реализованных углеродных единиц (УЕ) за последнее полугодие 2025-го (рост в 2,4 раза, до >120 тыс. УЕ по сравнению с объемом сделок за весь 2024 год) преимущественно также произошел за счет сделок купли-продажи участниками Сахалинского эксперимента для выполнения квот.
По итогам реализации пилотного проекта Сахалин продемонстрировал возможность обеспечения углеродной нейтральности в региональной экономике. Однако потенциал масштабирования эксперимента на другие регионы, который мог бы стимулировать дальнейшее развитие рынка углеродных единиц в России, пока остается под вопросом. Несмотря на достигнутые успехи и достижение регионом углеродной нейтральности, важным фактором здесь являются базовые условия. Отмечается, что пересмотр регионального кадастра и уточнения методик расчета привел к переоценке выбросов на Сахалине почти в пять раз ниже прежнего уровня. Это существенно сократило необходимые для сокращения объемы CO₂-эквивалента в рамках достижения цели углеродной нейтральности (с 1,9 до 0,4 млн т СО₂-экв.). Вместе с обновленными данными по потенциалу поглощения эмиссий ПГ это позволило региону не просто достичь углеродной нейтральности, но и зафиксировать отрицательный углеродный баланс.
С точки зрения потенциала Россия обладает уникальными природными и технологическими предпосылками для развития углеродного регулирования. Леса, торфяники, водно-болотные угодья, почвы могут выполнять функции естественных «поглотителей», формируя объемы для создания углеродных единиц. Однако внутренняя структура экономики и климатических условий России также не предполагает универсального решения. Страна – это сочетание разнородных региональных моделей: от территорий с высоким потенциалом природного поглощения (леса, болотные системы) до индустриальных узлов, критичных для энергобаланса и промышленного производства.
При этом промышленный сектор – особенно металлургия, нефтегазовая отрасль, химия – имеет как высокую углеродоемкость, так и возможности для модернизации. Это потенциально делает рынок не только экологически, но и экономически значимым. По сути, речь идет о создании инвестиционного механизма, позволяющего направить средства в проекты повышения энергоэффективности, перехода на альтернативные технологии и устойчивого управления природными ресурсами. Однако крайне важно соблюдать баланс. Например, сейчас, с учетом изменений последних лет, сценарий скоростного масштабирования углеродного ценообразования в России малореалистичен и экономически не обоснован. Согласно экспертным оценкам, распространение ETS или налога на выбросы на все ключевые отрасли экономики может привести к снижению ВВП до 7%. На этом фоне роль добровольного углеродного рынка становится более понятной: он позволяет развивать инфраструктуру регулирования, тестировать подходы и формировать профессиональную экспертизу – без давления на темпы роста экономики.
Например, нефтегазодобывающие компании уже реализуют ряд проектов с потенциалом их верификации в национальном реестре углеродных единиц – среди них проекты по подготовке и переработке ПНГ. Проект по улавливанию CO₂ в реестре пока единственный (реализуется Русалом), и объявленные пилотные CCUS проекты нефтегазовых компаний вполне могут пополнить этот список. Кроме этого, внедрение наилучших доступных технологий (НДТ) на предприятиях – например, систем газоочистки или более энергоэффективных систем – наряду с повышением экономической эффективности косвенно приводит и к сокращению эмиссий ПГ. Стремление к НДТ является мировой практикой для улучшения операционных показателей предприятий и снижения их негативного воздействия на окружающую среду. При этом темпы развития подобных практик определяется жесткостью национальных мер климатического регулирования и структурой экспорта. Яркий международный пример здесь – углеродоемкое металлургическое производство. При ужесточении углеродного регулирования в Китае под риском окажутся активы проектов по доменному производству стали на 270 млрд долл., снизить риски позволяют своевременная модернизация и масштабирование технологий бездоменного производства с меньшим влиянием на окружающую среду. Таким образом, экономически обоснованная экологическая модернизация производств может служить внутренним стимулом для развития добровольного рынка углеродных единиц с растущим числом отраслевых проектов.
Однако в целом отечественные промышленные компании сейчас скорее придерживаются стратегии сокращения капитальных затрат на фоне неопределенности спроса, ценовой волатильности и нестабильности экспортной структуры. Поэтому масштабной реализации новых инвестиционных проектов, вероятнее всего, в ближайшей перспективе ожидать не стоит. Масштабирование текущих «пилотов», а также рост внимания к климатической повестке будут зависеть от наличия явного экономического и регуляторного стимула для компаний даже при высокой технологической готовности.
При этом у России есть потенциал и для участия в международной торговле углеродными единицами – в рамках Парижского соглашения допускающей трансграничный обмен климатическими достижениями, а также новых создаваемых партнерств, таких как партнерство БРИКС по углеродным рынкам. Таким образом, российские углеродные проекты могут стать источником сертифицированных международных единиц, востребованных в других странах. На практике это пока затруднено – в том числе из-за внешних ограничений, барьеров в аккредитации российских единиц международными стандартами, а также ограниченного доверия иностранных контрагентов. Однако растущий интерес к двусторонним соглашениям и сделкам в рамках БРИКС, а также в странах Азии и Ближнего Востока может открыть «альтернативный маршрут» международной интеграции.
