Юрий Влодов
Улыбалась похабно и длинно...
Рисунок Николая Эстиса
* * *
В глуши веков какой-то Бог,
Душа загадочного неба,
Сошел в селенье – нищ, убог,
И попросил питья и хлеба.
«Ха-ха!! – затопал круг мирской, –
Добоговался! Догрозился!!..»
И непристойный жест мужской
В глазах пришельца отразился.
«Всё так, – подумал Бог в ответ, –
Зря херувим принес тревогу.
Очеловечен белый свет,
И – слава Богу!»
Но понял Бог вторым нутром,
Что сам попал в свои же сети,
И хмыкнул, явно не с добром:
«Сочтемся, дети!..»
Но третий голос тут как тут:
«Пусть божьи молнии не реют!
Прости землян – они растут! –
Авось – дозреют…»
Господь смиренно взор скосил,
И встал в своей одежке жалкой,
И приказал, как попросил:
«Не бейте палкой!..»
И заскучал – внезапно, вдруг,
И на глазах землян разросся,
И – как рассек, раздвинул круг!..
И – воспарил! Исчез! Вознесся!..
* * *
Поставили Богу дурманный поднос.
Эфирное зелье ударило в нос!..
Он поднял священный, граненый бокал
Как раз над Сибирью, над скопищем скал:
«Я пью за великий земной поворот:
Пусть правит планетой великий народ!
Великая правда! Великая ложь!
Великие реки! Великая рожь!..
И выпил Всевышний…И бросил бокал…
И в громе родился священный Байкал!..
В движенье и ропот моторы пришли,
И ангел, как робот, налег на рули…
И ангел подумал, свивая спираль:
«О, как ты наивен, всезнающий враль!»
* * *
Два близнеца – Господь и Сатана
Хлебнули в полдень теплого вина.
Господь размяк… Залег средь сонных трав…
«Прости, мой брат! – во многом я не прав…»
Взор Сатаны окрасился слезой,
Рыгнул – и даль откликнулась грозой!..
Костлявой лапой стукнул по груди:
«Прости, мой брат! Ругай меня, суди!
Дышу, живу… а как, спроси, живу?!.»
И головой склонился на траву…
И братский храп потряс земную тишь…
И замер мир, как пуганая мышь…
В сей плоской басне есть двойное дно:
Не пейте в полдень теплое вино!
* * *
Ной поджался… Уподобился лисе…
Повозился и забылся… И увидел
Человечка на летучем колесе
И заплакал, словно Бог его обидел…
И поплыл он по планете водяной…
И отдался он и холоду и зною…
«Слышал, видел и – молчу!!!» – взмолился Ной.
«Слышал, видел и – молчи!» – сказали Ною.
* * *
И душу, и тело недугом свело! –
Лицо уподобилось роже!..
И стало в глазах от страданий светло!
И крикнул несчастный: «О Боже!..»
Но грохот сорвался в немереной мгле,
И эхо взревело сиреной!..
«Хо-хо!..» – пронеслось по родимой земле…
«Ха-ха!..» – понеслось по Вселенной…
* * *
Когда Христос, иль кто он там еще,
Готовился принять земную кару,
Он как бы уподобился Икару,
Свой птичий лик склоняя на плечо.
Он хищно улыбнулся нам с креста,
Когда рабы вколачивали гвозди…
Мы, в этом мире, все христовы гости,
Хотя, по сути, не было Христа.
* * *
Как любила Христа Магдалина!..
Извивалась под грязным плащом,
Улыбалась похабно и длинно,
И толкала Иуду плечом…
А пустыня, в предчувствии чуда,
Обмирала и куталась в хмарь…
Как любил Магдалину Иуда!..
Как ласкал Магдалину Иуда!!.
Как терзал неподкупную тварь!!.
* * *
Когда тащила римская военщина
Хмельную Магдалину под кусты,
Она уперлась, в ней восстала женщина
Почти непостижимой чистоты.
Она вскричала: «Эти груди тленные
Сам Божий сын вылизывал, как пес!..»
Услышал Некто. Сплюнул во вселенные
И оскорбился, видимо, всерьез.
И тут же застучали топоры
До срока, до положенной поры.
И, устрашая глупого Христа,
Над миром воспарила тень креста.
Константин Ремчуков 