Виктор Леонидов Диаспора. Новые материалы. Вып. II: - СПб., Феникс, 2001, 752 с.
ВСЕ-ТАКИ когда-нибудь ему поставят памятник. Во дворе одного из университетов любимых им Франции и Италии. Или нет, конечно же, в столь боготворимом им Питере - городе, который столько ему дал и где он свел счеты с жизнью.
Длинный список книг, изданных при содействии Владимира Аллоя, завершает второй том "Диаспоры" - последнего издательского проекта, придуманного этим неистощимым ученым и культуртрегером. Сборника архивных материалов, связанных с исчезнувшей Атлантидой, истории, культуры и политики русской эмиграции. Первый том был последней книгой, подготовленной к печати Аллоем, - в 2000 году он погиб. Второй том увидел свет уже без него и был собран стараниями Олега Коростелева и Татьяны Притыкиной.
Вторая "Диаспора" открывается неизвестным докладом Набокова, прочитанным им в берлинском литературном кружке в конце 1925 года. Еще никто толком не слышал не то что о Набокове-писателе, но и о Сирине. Знали лишь сына знаменитого политика и начинающего литератора. Но и тут уже просвечивает так хорошо знакомый нам язвительный Набоков, на дух не переносивший любой сделанной на идеологический заказ литературы.
В докладе, текст которого был обнаружен в фондах Нью-Йоркской публичной библиотеки, Набоков камня на камне не оставляет от популярных "хитов" советской прозы того периода, от нашумевших произведений Гладкова и Сейфуллиной. Вместе с ними под горячую руку попадают Зощенко и Пантелеймон Романов, а также Леонид Леонов с его "Барсуками".
Яростную критику Набокова продолжает публикация совсем иного характера - воспоминаний блистательного культуролога Владимира Васильевича Вейдле о его поездке в Италию и об учебе в Санкт-Петербургском университете.
Воспоминания эти Вейдле писал в Париже в начале спокойных семидесятых, когда было время легко и уютно оглянуться на благословенное начало века. Вейдле с удовольствием рассказывает о путешествии на Апеннины в 1912-м, о впечатлениях от великой страны, определивших его дальнейшую судьбу, и о лекциях профессоров, среди которых ему навсегда запечатлелись яркие выступления известного историка России, будущего главного фигуранта по "делу академиков" начала тридцатых, Сергея Федоровича Платонова.
Целый блок второго тома "Диаспоры" связан с именами двух женщин, в значительной степени определивших уровень русской литературы "серебряного века" и эмиграции: Зинаиды Николаевны Гиппиус и Надежды Александровны Тэффи.
Обе они были необычайно умны и язвительны. Но если Тэффи обратила свой талант прежде всего на создание юмористических новелл, так помогавших в трудные минуты русским эмигрантам, и ко всему происходящему вокруг относилась с грустной иронией, то Зинаида Николаевна беспрерывно пыталась найти высокий смысл в каждодневных событиях своей бурной эпохи.
Все это подтверждают материалы второго тома "Диаспоры": переписка Гиппиус с другом и биографом Дягилева и одним из главных персонажей "Мира Искусства", Вальтером Нувелем, и письма Тэффи несчастной спутнице жизни великого Бунина - Вере Николаевне.
Гиппиус в своих посланиях, написанных в самом начале века, размышляет о любви во Христе, об одиночестве, о мужской и женской психологии. Тэффи же больше беспокоится о близких, о родных, о здоровье. Историки литературы найдут здесь бесценную хронику жизни всего "Олимпа" русского Парижа в бедственные годы Второй мировой и голодные послевоенные времена.
А любители исторических тайн наверняка ухватятся за переписку бывшего посла во Франции Василия Маклакова с бывшим послом в США Борисом Бахметьевым. Письма, опубликованные по автографам архива Гуверовского института, написаны в 1927-м и касаются самого широкого круга проблем - обстановки в мире, ситуации в Советской России, что самое интересное, воспоминаний о не столь давних бурных событиях на Родине, о "героях вчерашних дней", таких, как Керенский и Лавр Корнилов.
Перечислять материалы, вошедшие в новую "Диаспору", можно еще долго. Здесь и рассказ о неизвестной книге Эллиса о Пушкине, и статья Рашита Янгирова о русских кинематографистах во Франции. И, беря этот большой том в руки, еще раз думаешь о том, скольким же мы еще будем обязаны Владимиру Аллою.
