У решетки Фонтанного Дома

Война

Не Глинки лепет колыбельный,

А вой и скрежет гробовой

Снарядов, рвущихся 

под Стрельной,

Земля, поросшая травой

От Биркенау до Треблинки

С их неостывшею золой...

И только жаворонок Глинки

Меж небом вьется и землей.

Анна Ахматова

Только Волкова поля солома

Да воронежской воли холмы…

У решетки Фонтанного Дома,

У ворот пересыльной тюрьмы

В черный год прорыдавшая 

в голос

Самый скорбный 

из плачей Невы…

Но по воле Господней и волос

С драгоценной не пал головы.

Внучка Пушкина, 

правнучка Данта,

Слышу голос провидческий

 твой,

Вознесенная чудом таланта

Над Невой, над страной, 

над судьбой.

…Лишь молчанья горчайшая 

мука,

Залетейских отрава полей,

Выпьет душу. 

Ни слова, ни звука

Не забудется в песне твоей.

Шостакович

С Катериной вместо 

Карменситы,

Сам себе – Сен-Санс 

и Персимфанс...

Вальс прелестный 

из Второй сюиты,

Ангельский из «Овода» романс.

Как Бетховен некогда – 

Девятой,

Памятник воздвиг себе – 

Седьмой,

Чудотворной молнией 

крылатой

Над блокадной 

просиявшей тьмой.

Летнее путешествие в Липск и Бранный бор

В Лейпциг, Дрезден, 

Бранденбург

В Святовитовой дружине,

Как в Москву иль Петербург,

Прошвырнуться на дрезине,

Где в Проточном – Эренбург,

А на Заячьем – Трезини,

Иль ступить, как в первый раз,

Вновь на остров славный 

Рюген,

Заменявший встарь для нас

И Венецию и Брюгге,

Иль туда, где Гюнтер Грасс,

Проклиная гитлерюгенд,

В жестяной бил барабан –

Где ж, борусское ты поле,

Где кашубский наш дружбан,

Что стрелял в нас поневоле,

Где ж ты, русское раздолье,

Где ты, прусский автобан?!

Россини

Как на руинах Роттердама

Создатель в первородной глине

Нам вместо ветхого Адама

Персея вылепит Челлини,

Так и в погибельной Мессине

Перед пришествием Мессии

Постигнем в звуках мы 

Россини

Предназначение России.

Едва в прозреньях Диотимы,

Открывшей истину Сократу,

Как чудо явит он Фатимы –

Бессмертную свою кантату.

* * *

Над всей Испанией – 

безоблачное небо,

Полдневный зной, 

покой и тишина.

Но спит Испания. 

Беспамятно и немо,

Как будто заживо погребена.

Спят воины. Как вестницы

 разлуки,

Спят женщины, 

во сне раскинув руки.

И дети спят. 

И всем еще хватает хлеба.

Над всей Испанией – 

безоблачное небо.

Герника

Не все же розы у Карузо –

И Дузе их преподнесли,

И Розы Сальватора муза –

Не Греза ль муза иль Дали?

Едва надвинет шлем 

Беллона

И в муз беседке – тишина,

Из хоровода Аполлона

Вдруг вырывается одна.

То в Домреми, то в Орлеане,

Всегда наперекор судьбе –

Не с горностаем ты 

в Тоскане

Иль с попугаем у Курбе.

Колчан бессильный на бомбарду

Сменил Камен летучих вождь –

И геликоптер Леонардо

Смертельный изрыгает дождь.

Из потрясенного эфира

С масличной горечью вины

Не голубь к нам слетает 

мира –

Голубка грозная войны.

То Лебедь белая, то Леда

С таможни дядюшки Руссо –

Самофракийская Победа

С голубкой черною Толедо,

Войны голубкой Пикассо.

Бартоломео Растрелли

I.

И Зимний нам воздвиг, 

и Смольный –

Пусть не дворец, 

так монастырь,

Колоратурой колокольной

Чухонский огласив пустырь.

В заморском царстве 

пролетарском,

В Ижорской гибельной 

земле,

В огнем преображенном 

Царском,

На пепелище, на золе –

Повержен ангел твой 

хранитель,

В руинах дивный твой дворец –

Не в райскую ль тебя обитель

Навек восхитил с ним Творец?!

Но и в заоблачном чертоге –

Кроша и мрамор и стекло –

И в нем войны слоновьи ноги

Растопчут Царское Село.

II.

Долгожитель и небожитель,

Всех барочных богов отец,

Всех высоких их зрелищ 

зритель,

Всех полночных дворцов 

творец,

Вопреки всем земным законам –

Жив, неузнанный, до сих пор...

Карфагенский 

по крутосклонам

Мчит на Рим твой 

во весь опор

Слон, как поезд через 

Симплону,

Топчет тяжкой своей пятой

То суворовскую колонну,

То Версаль 

царскосельский твой,

За Лугано и Беллинцону

На заоблачные луга,

Словно Китеж, 

перенесенный

И невидимый для врага.

Предвидение

Неспроста Верещагин свои 

черепа

В мир в баварской явил 

нам столице,

Где спустя лишь полвека 

придурков толпа,

Морем злобы возжаждав 

излиться,

В штурмовых устремилась, 

беснуясь, цепях,

За маньяком, что вслед 

Тамерлану

Черепов гекатомбы 

и в наших степях

Взгромоздит по безумному 

                                      плану.