Николай Климонтович
Опустел дом, пустеют дорожки – до следующего лета.
Фото Фреда Гринберга (НГ-фото)
Под вопросом оказываются два старых свитера, любимая домашняя кофта с карманами, линялый банный махровый халат, два зеленых медных подсвечника, книга Паустовского 50-х годов издания. В машину все не влезет: там семья, включая лабрадора Титу, три сумки с посудой, пять пакетов с бельем и один – с банками варенья и с недоеденной курицей, которую отчего-то не позволили оставить. А также сумка с компьютером. Мучительна проблема – забирать ли топор, молоток, пассатижи, Паустовского, запасные лампочки. Может быть, этот молоток, перемотанный изоляционной лентой, оставить, а в городе купить другой. Но ведь не дремлют лихие люди, залезут, оберут...
И никак не удается расстаться с халатом. Свитера ладно, свитера невыходные, заштопанные, но тоже близкие телу и душе. И куртка пусть остается, поскольку Тита отъела у нее левый карман, доставая оттуда носовой платок, которым вытирались руки после разделывания рыбы к пиву. Но халат! Ведь у него история, он со стажем и к тому же американец. Приобретен был лет восемь назад на Манхэттене в весьма тонном мужском магазине за немалые баксы. Придется и его оставить. Хоть и душат невидимые миру слезы, коли представить, как хищные вороватые бомжи будут носить его по очереди зимними вечерами в своем гараже у костра, разведенного прямо на полу, как в чуме┘
Нет ничего грустнее, чем вид сложенных у порога вещей, которые, кажется, тоже всхлипывают и подвывают. Хочется сочинить хокку. Последний раз взять в руки корзинку и – айда на грибную охоту. Но нельзя никак. Уже скачет собака, съевшая карман от куртки, повизгивает в предчувствии дороги. А ведь как хороши были дачные летние подмосковные вечера под оранжевым абажуром. Порезан лимончик или какое другое цитрусовое, налита рюмочка, приготовлен бутерброд, жужжит последний комар, у тебя на руках мизер без прикупа. Жить и жить бы на свете, как говорил один американский поэт, но пора съезжать.
Опять же – проблема консервации и запирания. Плохо закрывается задняя веранда. Замок барахлит. Оно конечно, дверь подперта кухонным шкафом, но разве это баррикада для революционно настроенной поселковой молодежи. Перекосило оконную раму в одной из комнат, и окно закрывается неплотно. Все тянули вызвать столяра, наконец он пообещал, но потом оказалось, что он умер, а его товарищ запил, так что отложили до следующего сезона. Как и очистку септической ямы, поскольку теплится надежда, что до следующего лета за зиму как-нибудь само рассосется. Мол, почва здесь песчаная, всасывающая┘ Ох, эти неверные надежды на благорасположение природы. Да и будет ли оно, следующее лето?
И в этом месте сборов опять же – приступ неврастении, если не паранойи. Да, будет ли оно? И доживем ли? Потому что много опасностей подстерегает народонаселение, которого ты есть неотъемлемая часть. Не ударит ли энергетический кризис следом за демографическим? Подадут ли свет и газ, будут ли яйца, колбаса и хлеб пшеничный? И не пошатнется ли здоровье? Окажется ли на заправке бензин, а если да – то какого октанового числа и по какой цене? Ну, войны не будет, конечно, не должно быть. Но продлится ли сама жизнь, ведь все проходит. Помните старинный анекдот про рыбий разговор о коммунизме. Налим спрашивает пескаря, как тот думает, доживут ли они до этого самого коммунизма. Не знаю, налим, как мы с тобой, говорит пескарь, но вот белуга – не дожила. Ха-ха-ха┘
Запираешь замки, и мысли о бренности всего земного не отпускают тебя. Ждут погрузки родные вещи. Примолкли птицы. Оглядываешь опустелый сад и видишь, как грустен конский каштан у твоего окна. И понимаешь, как много ты не сделал, а ведь уходит время. И не по всем счетам заплатил. Конечно, дорожки еще чистые, еще не совсем пожелтела листва на яблонях и на старой груше. Но свербит на душе, будто забыл что-то и запер в пустом доме.
