1960-е: назад в будущее

Мальчиши-кибальчиши выросли и стали менеджерами и банкирами.
А.А.Дейнека. Крымские пионеры. Пермская государственная

Лет десять назад, а то и больше, когда чума антологий не поразила воображения каждого уважающего себя составителя, жилось гораздо проще. Никто не считал строчек, придирчиво глядя на соседскую делянку. Да и не выделялся особо из общей массы текущего литпроцесса. Мода на пафосные обобщения и оргвыводы поколенческого характера возникла по вине Евтушенко! С тех пор все и началось┘ В «Антологии поэзии XX века» Евтушенко назвал тех, кто следует за поколением шестидесятников,═бездатыми. Бездатые – поколение поэтов, родившихся в 1950-х. Следующие – те, кто появился на свет в 1960-х, постбездатые – возможно, пока не обрели статуса. Не обзывать же их шестидесятниками? Может быть, потерянными, отверженными или забытыми? Но кто сегодня не играет в эти игры? В слове «потерянный» отчетливо прослеживается желание обрести статус, как в свое время участием или неучастием в альманахе «Метрополь» поколение тогдашней золотой молодежи было канонизировано в писатели. Чуть раньше подобная карта была разыграна смогистами. Правда, ставки были иными.

Сегодня статус «отверженного» – это обязательный жест, отдающий дань моде, но настоянный на клюквенном соке, как бы приводящий в движение механизм дешевого балаганчика.

Но тогда как же обозначить это поколение?

Весьма возможно, что и не было ничего такого особого в 60-е годы прошлого столетия, что могло бы выделить этот отрезок времени из довольно сумбурного потока XX века. Поклоннику семиотики, привыкшему за каждой гримасой и зигзагом судьбы угадывать символ времени, знамение, придется изрядно попотеть, разгадывая мудреную головоломку: война во Вьетнаме, советские войска в Чехословакии, диссиденты – на Пушкинской площади, на экраны выходит фильм «Андрей Рублев», в журнале «Москва» печатают роман Булгакова «Мастер и Маргарита», а в «Новом мире» – «Один день Ивана Денисовича», толпы западной молодежи в поисках Шамбалы и наркотиков устремляются на Восток, главенствует мода на синтетику, «Битлз», Джимми Хендрикс, Мерилин Монро, Синявский и Даниэль, кукуруза, Хрущев, карибский кризис, Брежнев, брюки-клеш, туфли на высокой платформе и т.д.

Приятно вспоминать, как молоды мы были, как верили в себя, но все были молоды и верили во что-то. Кто в Бога, кто в черта, кто в Джимми Хендрикса. Я вот родился в 1963 году в ленинградском роддоме имени Карла Либкнехта. Если кому-то захочется увидеть в этом колорит, я не против. Но, полагаю, в этот день там родились полсотни моих сверстников, которые позабыли меня, как и я их, как только мама с папой унесли меня, завернутого в пеленки, в общежитие на Мытнинской набережной.

И все же мне кажется, что этот пресловутый колорит, «шум времени», «карлы-мырлы» – пугало эпохи, от которого почему-то в горле першит, как от пневмонии, и прочий милый управдомовско-пионерский хлам и дух того времени будут жить только в нас и ни в ком больше.

Вот об этом, о колорите времени, под знаком которого вылупилось странное поколение людей, стремящихся сегодня обнаружить свою идентичность, и стоит поговорить. Нет ничего банальнее, чем фраза: у каждого поколения ощущение времени свое! Конечно, у каждого и свое. А как иначе? Только у немногих бывает – чужое, но это гении и сумасшедшие.

Бывает ощущение времени тяжкое, как бремя. Однако случаются периоды, когда время невесомо или, наоборот, сладостно и покойно, вязко, как патока. Вот такими, наверное, и были 60-е и примыкающие к ним 70-е. Эпоха, которую в перестройку окрестили «застоем».

О, сладкое бремя застоя: «когда был Ленин маленьким с кудрявой головой», «Пионерские зорьки», неснашиваемое драповое пальто, мышиного цвета школьная форма, виниловые пластинки, Райкин, оливье, газировка за три копейки... Где это все? Куда, я вас спрашиваю, девался драп? Уберите бананы! Я хочу, чтобы они снова были дефицитом, а на червонце опять сиял профиль Ильича! Его необходимо вернуть хотя бы в пику шестидесятникам, рупор которых, Андрей Вознесенский, требовал убрать «Ленина с денег». А надо вернуть – хотя бы в качестве жеста┘ Жеста отчаяния, что ничего нельзя вернуть!

Наше поколение можно считать счастливым. Мы жили почти при коммунизме, знали, что такое хорошо и что плохо. Мы были здоровыми оптимистами, уверенными в завтрашнем дне, советским человеком во всем его многообразии, чистоте и лицемерии. 60-е были равноудалены от войн, последующих кризисов и перестроек. О войне не понаслышке знали только родители, но все же она была чем-то вроде мифа. Впереди были другие войны, но еще далеко, и вряд ли кто из тех, чья жизнь оборвалась в Афгане или Чечне, лет за двадцать до этого мог каким-то образом в позавчерашнем огненном всполохе увидеть отсвет послезавтрашнего зарева.

Нынешнее поколение 40-летних в большинстве своем питало призрачные надежды на то, что в стране победившего социализма реки молочные, а берега из киселя. По крайней мере до середины 80-х. А потом┘

Будет-будет за что карать.
Лишь бы точно вину измерить.
Я сначала училась врать,
А потом уж училась верить.

(Стихи Елены Исаевой).

┘А потом и началось самое интересное, без чего не складывается ни одна поэтическая судьба.

Пришли проклятые буржуины, мальчиши-плохиши и похитили военную тайну. Горнисты и барабанщики стали менеджерами, банкирами и бандитами. Нет больше драпа, зато в изобилии бананы. Жизнь настолько активно начала удобрять почву под ногами, что из такого сора просто не могло чего-то не произрасти.

Осень. Звезды. Тень причала.
Резкий след на вираже.
Я хочу, чтоб ты молчала –
Недоступная уже.

(Стихи Валерия Дударева).

Эти звезды и следы может увидеть только наш человек. А другие? Пусть попробуют. Но это будут уже другие звезды и следы, не наши! Наш хлеб с хрустящей корочкой – самый вкусный, наши мечты – самые несбывшиеся.

Но им как будто не до спора –
И так их линии легки.
В бисквите Смольного собора
Застыли окон пузырьки.

(Стихи Алексея Ахматова).

Пора перестать стонать по загубленной молодости... Н.П.Чехов. Молодая вдова на могиле мужа. Государственный литературный музей

Поколение, закалившееся в и выжившее в 90-х, имеет право на свой голос. Оно отвоевало это право. Теперь осталось – заслужить. Не жестикуляцией и профанацией, а стихами, творчеством, без которых все остальное – «кимвал звучащий». И не надо определений. Определение найдется само, напишется, прозвучит. А если не напишется, его надо будет выдумать, как красивый греческий миф. Каким выдумал его Серебряный век, а после – шестидесятники, метаметафористы, постмодернисты, новые реалисты, а потом – новые пофигисты или ничевоки.

Всю непреходящую прелесть бытия мы ощутили на собственной шкуре. Теперь дело за малым: перестать стонать по загубленной молодости, пытаясь ответить на бессмысленное «кто виноват?» и «что делать?» и прекратить справлять пафосные поминки по себе, пристально вглядываясь в лица приглашенных (как шестидесятники).

И все будет хорошо. Все еще возможно и невозможно.

Назад в будущее!