Артем Мальгин
В венгерском обществе сохраняется сильный элемент политических комплексов прошлой эпохи.
Фото Reuters
В преддверии начала работы над новым соглашением между Россией и ЕС взамен истекающего в декабре СПС Москве важны не только хорошие отношения с Брюсселем, Парижем или Берлином. Важно понять настроения и заручиться как минимум «нейтралитетом» новых стран Евросоюза, с некоторыми из которых у России непростые отношения. Именно с этой точки зрения стоит рассматривать последний визит министра иностранных дел Сергея Лаврова в Польшу. Однако на восточноевропейском направлении нас ждут не только трудности в двусторонних отношениях, но и их специфические черты внутриполитического развития, сказывающиеся на международном поведении.
Страны этого региона по-прежнему подтверждают определение если не «новой», то как минимум «другой» Европы. Иной, по сравнению с «ветеранами» ЕС, характер политической идентичности, политических систем, а главное – совершенно иной расклад общественных предпочтений и мотиваций проявили венгры и поляки в последних событиях.
Действительно, когда ради формальных показателей, которые не изменят стратегического положения страны, правительство Венгрии идет на откровенный подлог, который при этом не считает сколько-нибудь предосудительным, то это должно вызвать взрыв общественного возмущения. Другое дело, что этот взрыв получает серьезное продолжение в виде неповиновения властям достаточно больших масс населения во внешне благополучной стране.
Взгляд через призму этих событий открывает нам венгерское общество с совершенно новый стороны. Мы видим значительное число образованной, но неустроенной молодежи, имеющей европейские запросы, но не имеющей возможности эти запросы удовлетворить в современных экономических условиях страны, все больше уходящей в стагнацию. Это общество, где уже закрепился западноевропейский тип воспроизводства населения и соответственно велика прослойка пенсионеров, в том числе сравнительно молодых и политически активных, которые в своей разочарованности политически дезориентированы. При этом в венгерском обществе сохраняется очень сильный элемент политических комплексов прошлой эпохи – не зря погромщики в очередной раз кинулись к монументу советским солдатам.
Старую Европу от событий в Венгрии спасают ее сравнительно небольшие масштабы и в принципе локальные внешнеполитические амбиции. Европейский союз сможет как минимум на поверхностном уровне справиться с ситуацией, сможет даже повлиять на то, чтобы явные обманщики были оттеснены с вершин политического влияния. В свое время это удалось сделать даже в отношении к Австрии, после электоральных успехов правонационалистического Йорга Хайдера.
Другое дело Польша, другое и по масштабам, и по влиянию, а главное по желанию всех без исключения политических сил серьезно влиять на внешнюю политику Европейского союза. При этом влиять, что небезразлично для России, прежде всего на восточном направлении активности ЕС и на объективно связанном с ним американском. Здесь же внутренние проблемы страны, которые в чем-то похожи на венгерские, может быть, за исключением того, что Польша прошла пик экономической стагнации и неплохо растет экономически, оказываются гораздо более значимыми.
Ярким проявлением этих проблем стала совершенно дивная по своему составу правящая коалиция, которая распалась две недели назад в результате отставки вице-премьера Леппера, получив скандальное продолжение в виде полукоррупционных попыток вернуть статус-кво.
Польское общество, пройдя через пятнадцать лет реформ, оказалось в политическом, а главное, концептуальном тупике. С одной стороны, европейская идея была умело реализована на практике левыми и центристскими правительствами – вступление в ЕС и НАТО состоялось. С другой – притягательность этой идеи или конкретных форм ее воплощения не стала сплачивающей для всего общества. Именно этот фактор и стал решающим в приходе к власти братьев-близнецов Качиньских, пытающихся предложить некий третий путь. Основой этого третьего пути является достаточно необычная смесь правохристианских и левопопулистских идей и персоналий.
В целом же обреченность концепций третьего, особого пути в долгосрочном плане демонстрирует история мировой политики. Такие концепции хороши в тактическом плане – для прихода к власти. Дальнейшие перспективы связаны или с преобразованием этой концепции и силы, представляющей третий путь, во что бы то ни было более привычное, или с самоликвидацией. Элементы последнего уже проявляются. Хотя и вторая опция не закрыта.
В польском случае позитивным вариантом могло бы стать преобразование части «Права и справедливости» (партии Качиньских) в правоцентристскую партию с клерикальным уклоном. Эту силу могла бы поддержать и часть кругов из «Гражданской платформы», бывшего оппонента Качиньских, практически потерявшихся в поствыборной жизни Польши. Откровенные маргиналы, к которым, кстати, как показала практика, не нужно относить казавшегося анекдотическим Леппера, по мере общей конвенционализации политической жизни Польши уйдут с политической арены. Возможно, для реализации подобных вариантов Качиньским придется потерять власть. Сейчас. С тем чтобы иметь шанс вернуться позднее. Впрочем, речь идет только о премьере. Пост президента стабильней.
Проявлением конвенционализации, вхождения Польши в привычное европейское русло обязательно должно стать появление заметной левой силы. Сейчас левые раздроблены как минимум на три составные части. Скрепы старого единства, ковавшегося еще в рядах ПОРП и продержавшегося благодаря компромиссной и весьма талантливой, как кажется с высоты сегодняшнего дня, фигуре Квасьневского, ушли в прошлое. Фундамент нового единства в польской социал-демократии, созданный за прошедшие пятнадцать лет, пока еще слишком слаб.
Подобная дисперсия и слабость отдельных элементов партийно-политической системы страны ведет к весьма странной внешней политике. Резко возрастает роль эмоций, в том числе исторически мотивированных, которые всегда не были чужды Варшаве. При этом объектом этой негативной эмоциональности становятся как западные, так и восточные соседи. Эмоции чуть ли не похоронили «Веймарский треугольник», удачно составленный в 1990-е годы Варшавой, Парижем и Берлином. Эмоции в сочетании с фантомными страхами ведут к реализации планов строительства американской противоракетной станции на польской территории. Эмоции заставляют поддерживать не менее горячего лидера бывшей советской республики.
Вместе с тем, и это преимущество сравнительно больших стран, в Польше есть собственный слой общества, представляющий крупный бизнес, успешных предпринимателей аграрного сектора, государственных служащих новой формации, которые все больше склонны играть роль политического стабилизатора внутреннего и международного поведения «политических активистов». Именно в этом коренное отличие Польши от вышеописанной Венгрии – там главная роль принадлежит внешней силе, внешней идее и скандалам вокруг реализации внешних задач.
Задаваясь, вопросом о том, что лучше для России, трудно дать однозначный ответ. Наверное, лучше понятные и просчитываемые партнеры, лучше, когда они согласны между собой по основным вопросам международной политики – все равно играть на противоречиях мы давно разучились. Как они придут к такому состоянию – не столь для нас важно. Главное, чтобы это произошло быстро.
