Артхаусный мазохизм

Телеведущий Павел Любимцев в роли директора института приятно освежает картину.
Кадр из фильма «977». Фото с официального сайта фильма.

Фильм дебютанта Николая Хомерики «977» был единственной российской лентой, представленной на последнем Каннском фестивале. Тамошняя публика приняла фильм благосклонно, усмотрев в нем аккуратное следование традициям Тарковского. Пресса за то же самое фильм разругала.

В некий недофинансированный научно-исследовательский институт присылают ученого из Новосибирска Тишкова (Федор Лавров), чтобы он возглавил лабораторию по исследованию некой человеческой неуловимой составляющей, выведя то ли формулу эмоций, то ли некий духовный и душевный предел, перейдя который человек исчезает, растворяется. Тишков уверен, что этот предел (либо эта формула) концентрируется в числе «977». Словом, внятно рассказать, что происходит на экране, не получится. Даже если очень внимательно смотреть, а потом очень-очень стараться рассказать. Но даже если очень стараться, непременно собьешься на параллели с Тарковским, потому что это первое и главное, что бросается в глаза. Ну вот и сбились. Ну да ладно.

Хомерики словно одной рукой держится за Тарковского, другой пытается создать свой собственный художественный мир. В его мире герои бродят по обветшавшим коридорам и лабораториям института, камера преследует их дотошно и упорно, утомляя взор бесконечными крупными планами. В этом мире неосязаемые субстанции вроде внутреннего мира и души живут в дружной связке с вещами вполне материальными – чекушкой водки, что достает из заначки на библиотечной полке один из подопытных пациентов, ярко-красным перцем на ветке, сочным яблоком, которым герой закусывает водку. Эти смачные вкрапления, которым здесь уделено немало внимания, словно посмеиваются над общими усилиями найти то самое нематериальное, ради чего работает лаборатория. Формулу души ищут в крохотной комнатке с непонятными аппаратами и датчиками, а выйдя оттуда, увлеченно пьянствуют, занимаются любовью, жуют, поют и смотрят «Девять дней одного года».

Чем-то похоже на «Солярис» – тоже девушка, сошедшая со старой фотографии, – то ли девочка, а то ли виденье, – присланный ученый-специалист, бесконечные проходы и переходы. «Сталкер» тоже вспоминается – некая комната с обнаженными душами. Только атмосферы Тарковского нет – лишь видимые глазу стилистические совпадения. Хочется надеяться, что умышленные, иначе беспомощность режиссера обескураживала бы. Впрочем, обескураживает в картине многое. Хотя бы то, что практически невозможно рассказать, о чем фильм и зачем он. Есть подозрения, что Николай Хомерики сам этого толком не знает. Ему хочется поговорить о поисках души и прочих надматериальных изысканиях, но, понимая, что эта тема в искусстве существует столько, сколько существует само искусство, пытается придумать что-то незаезженное. Конечно, это здорово – придумать незаезженное, только для начала неплохо бы для самого себя понять, что это будет. Неоформленные мысли, обрывки смыслов, кинематографические штампы вроде того же яблока или фильма «Девять дней одного года», отсылы к Тарковскому – все это сбивается в кучу, не давая распознать и оценить те плюсы, что есть в фильме. А ведь здесь есть и неожиданно свежие интонации, и занятный художественный антураж. Но такое впечатление, что Хомерики твердо решил утонуть в безбрежном артхаусе и любую попытку немного расширить рамки сам же и пресекает на корню. Ему и самому неуютно, это видно, но как неистовый Рахметов играл в мазохизм на гвоздях, так и Хомерики ворочается в неудобном ложе жесткого артхауса.

А ведь не заиграйся Хомерики, дай он себе чуть больше художественной свободы – у фильма был бы шанс получиться. Излишняя свобода чревата анархией. А анархия в голове художника грозит художественной беспомощностью.