Треугольный звук

Виктор Зуев. Время без часов. Книга стихов. – М.: Российский писатель, 2007. – 208 с.

Еще 1974 годом датировано в этом во многом итоговом поэтическом сборнике Виктора Зуева стихотворение «Двойная экспозиция настроения».

Поезда уходят под откос.
Кадр: неделя; врезка: образ ночи.
Но года рассыпаны, как бусы, –
Мы отыщем их, когда растает
снег.
Горловая дикая тоска
Тлеет на обочине дороги.
Странника обыскивает Время
И не отпускает от себя.

Смысл названия сборника таится в последних двух строках, создающих пророческий образ некого, контролирующего перемещение по бесхозному пространству блок-поста Времени. Общее, централизованное время нестабильно, в любой момент может сменить систему координат в соответствии с подвластной сезонам экономикой или политическими потребностями новой хронологии. Поэтому поэт и берет на себя времяизмерительные функции, предпочитая вообще отказаться от обманчивых часов.

Виктор Зуев – представитель хлебниковского направления в современной русской поэзии с поправкой на меньшую словесную экспериментальность, оставшуюся в ХХ веке. Когда-то его имя связывалось с как будто бы начавшим складываться течением постфутуристов, которое было накрыто волной так называемого метареализма. «Я встал. Как на цыпочки, на азы,/ Чтоб видеть чуть дальше носа./ Тоскою схваченный язык,/ Куда тебя заносит?/ Что лес, распитый впопыхах,/ Что сжёванные ночи?/ Рассветы били в птиц, как в пах,/ А в прочем были прочим./ Тоскою схваченный язык!/ Опять ничья тирада,/ Что лес был, как закланье, дик/ И вместе с тем был садом».

Хлебников полагал, что будущей русской литературе необходим не новый Пушкин или Достоевский, а новый Пржевальский. Аналогичным образом и Зуев восстанавливает и расширяет пространство русской поэзии, обеспечивая своими находками на этом пути и читателя: «Что ни говори и как глаза ни жмурь,/ сияньем Севера ты будешь обеспечен». Зуев обеспечивает читателя пространством в ситуации почти полного его исчезновения: «Ты оглянись: пространство: клип на клипе. И нет его».

Пространство от Зуева подано культурно и изысканно: «Бросается с Андроса месяц, дрога, как под кистью Сёра,/ И сил набираясь». Обеспеченность Севером дополняется образами пространства других уголков земли. Поэт остается самим собой в своих странствиях, но его тень приобретает облик новых (преимущественно восточных) земель: «Где гуляет на воле душа,/ Тенью неславянскою шурша».

Окружающее пространство не статично и столь же легко на подъем, как и сам поэт. «Заражаются дома/ Меланхолией дорог./ Долго был слепым обман,/ Но и не прозреть не мог». Пространство овременяется и живописно вибрирует. «Вот уже без четверти ночь./ Если город не канет в мрак,/ Горы станут проекцией гор,/ И дома, пьянея от неба,/ Станут бить себя в грудь кулаками/ И грозиться утром уйти». Вероятно, это образ поднимающейся от моря в горы Ялты, в которой Виктор Зуев вырос. Политико-административные проблемы Крыма – лишь поверхностный слой онтологической трансгрессии этого пространства. Вот очень точный и объемный современный взгляд на Тавриду как мифологему и реальность, бытовую и политическую:

┘Эта слякоть в июльской
Тавриде
(Не в Крыму, а в Тавриде,
заметь),
Где душа безглагольная, видя,
Что незрячее тело, как плеть,
С перебитым хребтом
и гортанью,
Так забитою мусором слов,
Как┘ не будет тебе
оправданья,
Ты, писатель стихов,
душелов┘

Я очень сожалею, что не знал этого стихотворения, когда писал книгу «Крымский текст в русской литературе».

На пространство, природу Зуев-поэт смотрит не отстраненно, как внешний наблюдатель, скорее, он создает пространственные образы с точки зрения самого пространства (например, с точки зрения сада), помещая себя самого в поле такого ускользающего от времени пространственного зрения. Целая образная система (складка образов) возникла в стихотворении «Лето» (свою роль тут играет и обозначение мест его написания: «Москва–Дели–Москва»).

┘И то, что выпал снег `
(а он упал,
Как складками ложится тюль,
без тени
Сомненья в том, что времени
фискал
Всё по местам расставит
в этой сцене),
И то, что сад,
Не сбросивший листву,
Застыл, как взгляд┘

А чем может обеспечить стеклянное пространство Москвы? По Зуеву, прежде всего памятью о звуке, «осевшем в камне этой чащи».

Как стеклянна белая стена
Основания китайгородской
башни!
Погляжу в нее, как в глубь
окна,
Где сегодня тает день
вчерашний,
Как полёт стеклянных голубей,
Не живых, а только что
звенящих,
Не звенящих, но хранящих звон,
Звон – не звон, скорей
со всех сторон
Звук, осевший в камне этой
чащи.

Не знаю, кому еще так удается создать в слове живописный образ звука. «Как быстрый ток уходит в глубь спирали/ И разлагает белизну эмали/ На полихромный треугольный звук/ В содружестве языческих наук┘»

Зуев создает новую поэтическую живописность и новую меру поэтической точности. Свое поэтическое кредо он выразил в «Нулевом сонете», название которого не случайно перекликается со знаменитым эссе французского философа Ролана Барта «Нулевая степень письма»:

В уменье не предвосхищать
событья,
но видеть их конечный
результат
я крепок, и за это признаюсь,
что точность мне милее
красоты┘

Виктор Зуев – носитель особой точности соборной красоты, и его взгляд необходим нам всем.