Главное не перепутать жертву с инициатором конфликта

Светлана Кривцова: «Школой не могут руководить родители. Но в слабых школах получается именно так». Фото со страницы Президентской академии в «ВКонтакте»

Согласно данным социологов, с травлей в школах (буллингом) сталкиваются 57% детей и 70% учителей. Почему система общего образования фактически спасовала перед школьным буллингом и сможем ли мы в конце концов его преодолеть? Об этой проблеме современной российской педагогики беседуют кандидат педагогических наук, журналист Антон ЗВЕРЕВ и психотерапевт, автор книг «Учитель и проблемы дисциплины», «Буллинг в классе. Как избежать беды?» Светлана КРИВЦОВА.

– Светлана Васильевна, в Федеральном институте развития образования РАНХиГС вы долгое время руководили «Антибуллинг-Центром». Борьбу с оледенением нравов проводили комплексно по авторским методикам: командный тренинг, живые этюды, поддерживающая терапия... И что в результате?

– В системе образования я работаю с начала 80-х годов. Сначала был Московский институт усовершенствования учителей, потом его российский аналог – РИПКРО. За эти годы много книжек написано, интенсивных погружений в рамках повышения коммуникативной личностной компетенции учителя проведено.

Что интересно: и в перестроечные, и даже в 90-е годы, несмотря на царившие тогда бедность и хаос, все это было востребовано. Педагоги тянулись к новым технологиям, инструментам саморазвития.

По обучению тому, что стало называться «культурой достоинства», проводила занятия с учителями, взяв за основу богатый интернациональный опыт. Американский, английский, немецкий... А затем и наш, начиная с дореволюционного.

Все это время самой важной фигурой в образовании представлялся мне учитель. Ведь он напрямую выходит на общение с ребенком, оказываясь в роли конструктивной, мудрой и позитивной модели для него. Сначала дети влюбляются в личность учителя, а затем в его предмет: проводником в область культуры, ценностей и должны быть надежные и интересные взрослые.

Но потом реформы сделали вираж, низвергнув эту главную фигуру с пьедестала. Воспитание связали почему-то исключительно с идеологическими ритуалами. Учителя расслабились. Они решили, что воспитание больше не их стезя.

– На ваш взгляд, это не так?

– Больше скажу. По-моему, реформы, начиная с этого момента, свернули на ложную дорогу. Вкладываться все-таки надо было в компетенции учителя и в относительную самостоятельность и независимость школ. От кого? И от родителей, и от государства. Я говорю «относительную», потому что контролировать школы, конечно, должны общественные организации, само общество. А сейчас школы лишены независимости. Так что теперь вся эта отрасль сделалась жертвой буллинга. Проще говоря – травли.

Ее троллят родители, вышестоящие органы. Все сейчас жертвы.

– Жертвы чего? Имеете ли вы здесь в виду и федеральные диагностические исследования, в которые вовлекают наших детей?

– К сожалению, да. Ведь там, где акцент сдвинут на достижение академических результатов, люди напуганы. И никто уже не задает себе вопроса: а интересно ли, скажем, прошел урок? Или: а какая атмосфера у нас в школе? Силы развития начинают работать только, когда ребенок чувствует мир в душе (то же можно сказать и о взрослом). Когда люди напуганы, им не до этого – они выживают, сверху донизу.

Не думаю, что реформаторы рассчитывали на такую развязку, они хотели хорошего. Но в результате вся школа оказалась беспомощной перед буллингом. И даже государство защитить ее от этого не может.

Напомню, что травля – это наиболее часто встречающийся в ученической среде вид «неуставных» отношений. Возраст такой, ничего не поделаешь. Если учителя не занимают взрослую позицию, снимают с себя ответственность за подопечных, буллинг вспыхивает со стопроцентной неизбежностью. Дети переключаются на сверстников как на референтную группу, ну а дальше начинают действовать законы стада.

– Давайте поговорим о хорошем. Ваших гостей в прихожей встречает грандиозный фотоснимок Зигмунда Фрейда, запечатленного в полный рост...

– В связи с этим вспоминаю давнюю австрийскую историю, так напоминающую нашу нынешнюю. Более века назад Австро-Венгрия объявила среднее образование обязательным. И в 1913 году – будто в ответ – по всей империи прокатилась волна школьных суицидов. Был собран конгресс педагогов, на него пригласили Зигмунда Фрейда. Он не приехал, но прислал речь.

Эти его слова я помню наизусть: «Школа – это место, где надолго собрано большое количество незрелых еще пока личностей. Поэтому в ней были, есть и будут такие негативные явления, как агрессия, суициды и все виды незрелого поведения. Это нормально. Но в школе также есть или должны быть и зрелые личности – взрослые. И вот их задача сделать так, чтобы школа для этих детей стала теплым домом. Это единственный способ предупреждения суицидов и агрессивного поведения незрелых детей».

Конечно, для детей это естественно и правильно – зависеть от взрослых. А если они в них разочаровались? Школой не могут руководить родители. Но в слабых школах, где по факту дети оказываются без взрослых, получается именно так.

А крайним назначается несчастный, единственный на тысячу учащихся школьный психолог. Это неправильно, когда учитель, классный руководитель, который ведет урок, снимает с себя ответственность за плохое поведение ребенка и чуть что отправляет его к психологу. Учитель ближе к ученикам, он личностно для них важнее.

– Как вы относитесь к законопроекту по противодействию подростковой агрессии, который готовится к внесению в Госдуму? И в частности, к пункту, обязывающему школы сообщать о случаях буллинга в комиссию по делам несовершеннолетних и полицию?

– У меня к законодателям вопрос: а что будет делать полиция? То есть кто будет там разбираться, буллинг это или нет? Может быть, первым донесет в полицию как раз буллер? Это его обычная манера: когда пахнет жареным, он великолепно прикидывается жертвой, и в итоге очень часто за буллинг наказывают потерпевшего, а не зачинщика.

Человек врет так, что вводит в заблуждение даже искушенного психолога. Понимаете, это же химия, патология – он с молодых ногтей выживал, приспосабливаясь, лицедействуя, говоря то, что ему поможет выжить. Конечно, он научился и врать, и прикидываться кем-то, и плакать, искренне размазывая слезы по лицу.

Это было в моей практике неоднократно: психолог выходит из переговорной комнаты, утирает слезы буллеру и говорит: «Знаете, он такой хрупкий беззащитный человек, это его подтолкнули к вынужденной самообороне...» Спрашивается: разве у нас в полиции есть люди, которые отличат вот эту психопатологию от чего-то настоящего? Может ведь получиться так, что вся машина наказаний обрушится на ни в чем не повинных людей, а не на тех, кто подрывает мир в учебных классах. Тут все дело в тонкости: не перепутать первых со вторыми...

Но сперва нужно учить школьных психологов (а вовсе не людей в погонах!) распознавать хотя бы признаки тяжелой психопатологии. Ведь при хорошей диагностике внешне похожие конфликты могут оказаться совершенно разными по своему происхождению.

Понимаете, полиция – это тяжелая форма воздействия. А где же самая обычная профилактическая работа воспитателей с потоком негатива? Ее на уровне детского сада, школьного класса и так далее должны, по-моему, представлять как минимум семь линий обороны, иначе захлебнемся.